На червленом поле - Мария Воробьи

знает множество примеров этому: так, во всяком разделении можно увидеть зеленые и синие колесницы Константинополя. Говорят, если варианта всего два, то люди делятся охотнее, чем если вариантов три или пять. Поэтому гвельфы и гибеллины захватили город.

Любой купец знал: нельзя оставаться в Чезене дольше двух недель, потому что в канун пятнадцатого рассвета, проведенного в городе, начинало ощущаться острое желание стать одним или другим. Через две недели пришлый становился либо гвельфом, либо гибеллином.

Истерзанный войной город не запирал ворот перед Сезаром – наоборот, его призвали, пригласили, провели в зал главного дворца и сказали, что город охотно отдастся ему в руки, если он разрешит их спор.

Сезар согласился, и его провели с большими почестями во дворец, и выделили ему богатые комнаты, и две недели рассказывали ему все злодеяния друг друга, и не было забыто ничто: от кражи скота и наведения порчи до убийства дочерей.

Семь дней Сезар слушал про преступления гвельфов и еще семь – про преступления гибеллинов.

Утром пятнадцатого дня он поднялся с постели, и вышел к ним, и сказал свой вердикт:

– Нет гвельфа без гибеллина, и нет гибеллина без гвельфа. Ибо если вы подумаете, то поймете, что там, где будет сказано «гвельф», любому захочется сказать «гибеллин», и наоборот. В веках вы запомнитесь вдвоем, как двухголовые чудовища, – и я бы сказал вам примириться, но примириться вам не суждено. Оставайтесь жить как жили и лелейте свои обиды, пока их не засыплет песок времени.

И на пятнадцатый день Сезар не стал ни гвельфом, ни гибеллином, потому что был де Борха.

Это имя было почти как приговор.

Чезена присягнула ему на верность, а он, как и всегда, показал себя разумным государем: снизил налог на муку и устроил для горожан праздник.

Глава 29, в которой Сезар разгоняет сов

Потом он отправился дальше.

Уже началась осень, и распутица и пронизывающие ветра лишали людей мужества и сил, навевали хандру и желание покоя. Густой туман окутал их, словно они варились в каком-то котле, где все было белым и холодным. Они шли по дороге, по карте, но в конечном счете почти наугад, и Сезару иногда казалось, что он едет совершенно один по этой молочной дороге.

«Хорошо воевать весной, – думал он. – Хорошо воевать летом. Даже зимой в целом можно, если она не слишком промозглая и сухая. Но осень – плохое время для войны. Но делать нечего: надо закончить начатое».

На третий день туман слегка рассеялся, и оказалось, что армия Сезара проходила мимо неизвестной крепости, что была расположена у Апеннинских гор.

– Чьи это владения? – спросил Сезар у Мигеля, который, конечно, и в военном походе следовал за хозяином – или другом.

– Я не знаю, господин, – ответил Мигель. – По картам здесь нет никакой крепости. Быть может, они неточны. Быть может, она выстроена недавно.

– Странно, – вмешался другой офицер, – крепость есть, а города рядом не видно, и деревень поблизости нет. Чем же она живет?

– Хуже другое, – ответил Сезар. – Что она, должно быть, не платит никакие подати.

Но время шло к вечеру, и армия стала лагерем не так далеко от крепости.

Сезар обошел со своими офицерами окрестности, и потом сел на землю под старым дубом, и глядел на то, как ловко и споро строится лагерь. Чей-то тоненький голос пропищал рядом с ним:

– Смотри, сидит! Сидит! Сидит и не знает, что его ждет вечером!

– Как мы все не знали! Как мы все!

Сезар резко повернул голову, но никого не было – только дуб, только поле.

А голоса продолжали:

– Вон как дублет! Как дублет! Дорогой герцогский дублет! Дублет – это значит цепи в подвале, пока не принесут золото, выкуп.

– А остальные станут кормом для сов, да, кормом для сов!

Сезар вскочил на ноги, и рука его дернулась к поясу, где висел кинжал. Голоса смолкли. Тогда Сезар спросил хрипло:

– Кто вы? Бесы преисподней? Чьи-то призраки, что непрозрачны только ночью? Крошечные жители раковин и кувшинов, подобные кумской сивилле – от которых остался только голос?

– Мы малы, мы малы, наклонись – и увидишь!

Тогда Сезар склонился к траве и увидел, что среди травы сидят две белозубки со светлыми брюшками: крупная и поменьше. Он был не вполне уверен, что это было то, что говорило с ним, но они запищали:

– Увидел, увидел!

– Кто вы?

– Меня зовут Рафаэли Пескаторе, а это Асканио Кавалли. Я был рыбак, а он был конюх, но потом нас взяли в ополчение: наш господин, синьор Антонио да Монтефельтро, забрал нас в ополчение! Мы остановились возле этой крепости, и ночью оттуда прилетели полчища сов и сбросили на нас сверху заклятье, злое заклятье. И все мы превратились в белозубок, белок и мышей, и злые совы пировали нами, и когти их стали кровавыми, и клювы их стали кровавыми. Только господин наш, Антонио да Монтефельтро, не превратился, а остался человеком. Должно быть, более густая кровь течет в благородных жилах, потому что он не превратился. Но участь его была страшнее. С первыми лучами солнца совы сели на землю и превратились в сорок разбойников-рыцарей. Они скрутили нашего синьора и отволокли его в замок, в темницу, с той целью, чтобы получить за него большой выкуп. Но его брат, господин Урбино, Гвидобальдо да Монтефельтро, не успел собрать золото к нужному сроку, и наш бедный синьор был повешен. Такая судьба ждет и вас, рыцарь, если вы не поспешите!

Сезар внимательно слушал рассказ белозубки. Кровь его закипела, как кипела всегда, когда решение надо было принимать быстро, мгновенно, секунду назад. Это ценили в нем друзья и союзники, и этой его способности боялись враги, потому что пылающая кровь разом отливала от головы, и та оставалась ледяной.

Сезар снял свою шляпу, по современной моде похожую на тюрбан, и ловко засунул туда обеих белозубок. Сказал, шипя:

– Я разведу сейчас костры, и если вы меня обманули, то утром на этих кострах вы будете зажарены.

Стремительным шагом он спустился к лагерю и, вручив белозубок одному из воинов и велев посадить их куда-нибудь, чтобы не выбрались, начал скликать своих офицеров, и лагерь, уже добротно и разумно поставленный, преобразился, забурлил, переорганизовался. Усталые от марша люди подобрались, готовясь к нападению, и принялись за работу: они отгородили небольшую часть лагеря и по периметру сложили высокие костры.

Люди стояли часто, арбалеты и пушки были заряжены. Все ждали.

Сезар оглядел их и вдруг задумался, не привиделся