Любовь Советского Союза - Сергей Снежкин

– Вы известная актриса, – мягко напомнил Туманов. – Я, профессиональный писатель, и то побаиваюсь вашего мнения. Думаю, ему еще труднее было признаться вам, что он пишет стихи.

Галина смотрела куда-то мимо него. Туманов терпеливо ждал, боясь даже отхлебнуть чая.

Галина вздохнула:

– Ладно. Идите вымойтесь. От вас гарью несет.

– Наверное, мне лучше уйти? – попросился Туманов.

Галина молча смотрела на него. Кирилл замер.

– Что же мне делать с вами? – спросила Галина.

Туманов не успел ответить: «Что хотите – только сделайте!»

В коридоре заплакал ребенок. Галина вышла из комнаты.

– Опять подслушивали? – горестно спросила она, входя в кухню.

– Ну а если и так? – обиделась тетя Наташа. – Ты же нам ничего не рассказываешь.

– А мы тебе не чужие, – поддержала сестру тетя Надежда, разогревавшая молочную смесь. – Могли бы посоветовать, как поступить.

– Как мне поступить? – спросила Галина у маленького Толика, которого она взяла из рук тетушки.

Толик улыбнулся и принялся хватать маму за щеки.

– Он чем занимается? – пользуясь моментом, спросила тетя Наталья.

– Пьесы пишет, в газете работает, – ответила Галина, разглядывая сына.

– Положение у него есть? – задала основной вопрос тетя Наталья.

– Пока нет, – Галина стала укачивать сына, и было видно, что она давно не укачивала ребенка и что нехитрый этот процесс нравился и ей, и ее маленькому сыну. – Нет у него положения.

– Тогда пускай сначала положение завоюет, а уж потом клинья подбивает, – рассудительно решила тетка Наталья. – Тебе сейчас нельзя ухажера без положения. А что у него сгорело-то?

– Комната, – ответила Галина.

Тетушки разом бросили свои занятия.

– Так он что… к нам жить пришел? – поразилась тетя Надежда. – Час от часу не легче!

– Ему идти некуда, – ответила Галина. – Комната сгорела, с женой он развелся.

– Ох! – села на табуретку тетя Наталья. – Галя, подумай хорошенько!

– О чем я должна думать? – удивилась Галина. – Я думаю, кем мы станем?

Она опять всмотрелась в лицо сына:

– Летчиком? Как папка? Как папка? Хотя, когда ты подрастешь, самолеты будут такие простые и надежные, что разбиваться не будут и каждый сможет на них летать! И все будут летчиками! А когда все – это неинтересно.

Тетушки переглянулись.

– Тогда ты станешь актером, как мама! – продолжила Галина.

– Упаси Господь! – пробурчала тетя Наталья. – Видели мы…

– Может, к этому времени и актеры будут другие, и театры… все будут радоваться чужой удаче и любить друг друга! – фантазировала Галина – Ты станешь известным! Тебя будут любить все девушки страны, как Ивана Козловского! Или как Николая Симонова! И ты ни от кого не будешь зависеть! Ни от кого! Только от себя! Такое вот будет счастье! – И Галина поцеловала успевшего заснуть сына.

– Пускай он лучше инженером станет или врачом, – принимая ребенка, пожелала тетя Наталья. – И надежно, и без пьянок. Ну что… остается твой пьесук?

– Кто? – не поняла Галина.

– Пьесук. Он же пьесы пишет, ты сказала, – пояснила тетя Наталья.

– Пьесы пишет драматург, – поправила тетушку Галя. – Ему надо полотенце и халат какой-нибудь. И вещи постирать. А постелим ему в большой комнате.

Галина вошла в комнату.

Кресло, на котором сидел Туманов, было пусто.

Рядом, на столике, стоял стакан с недопитым чаем.

– Можете не стелить! – крикнула Галина в коридор.

Она взяла стакан в тяжелом подстаканнике, осмотрелась в поисках оставленных им вещей и, не найдя таковых, почему-то печально сказала:

– Ты вернешься.

– Отвергли! – обрадовался Миша. – Выгнали погорельца! Спирт пить будешь?

– Давай, – согласился Туманов.

Миша отодвинул в сторону кюветы с проявителями и закрепляющими растворами, включил нормальный свет взамен красного, необходимого для фотопечати.

Это была редакционная фотолаборатория, в которой Миша нашел временный приют.

– Чего печатаешь? – равнодушно поинтересовался Туманов.

– Репортаж о женской тракторной бригаде! Во… смотри, какие девахи! В кадр не влезают! Каждая может трактор поднять! – Миша, гордясь, сунул Туманову еще сырые фотографии. – Рубенс!

Туманов нехотя взял пачку фотографий. Посмотрел.

– И в какую газету ты хочешь это отдать? – спросил он.

– В «Огонек», на обложку! – Миша взял из рук равнодушного друга фотографии. Здоровенная девица с пышными формами стояла на берегу реки вполоборота к объективу, совершенно голая, видимо, после купания, выжимая мускулистыми руками большие темные трусы.

– Кустодиев! – восторгался своей работой Миша. – Спать будешь на диване, – показал он старый, в грубых заплатах, кожаный диван.

– А ты где? – устало поинтересовался Туманов.

– На проявочной машине, – теперь Миша показал на странную установку, похожую одновременно и на конвейер, и на рентгеновский аппарат.

У Туманова не было сил даже возразить из приличия.

Миша разлил по стаканам спирт, залил его кипятком, прикрыл стаканы двумя листами фотобумаги, чтобы смесь не испарялась.

– Ты ее стихами не возьмешь! – доброжелательно втолковывал другу захмелевший Миша. – И не та она женщина!

– Она та женщина! – не согласился с ним мрачный Туманов. – Это я не тот поэт!

– Не соглашусь с тобой! – не согласился Миша. – Вот Александр Сергеевич вообще был даже не поэт, а «солнце русской поэзии»! И чего? Взял он своими стихами Наталью Гончарову?

Туманов молчал.

– Молчишь? – с удовлетворением отметил Миша. – Ее взял прощелыга! Хлыщ паркетный! Француз убогий! Дантес! А ты говоришь!.. Галина – это женщина высокого полета! Женщина-спичка! Горит быстро и ярко! Обжечь может! А вот согреть… – Миша зевнул, – согреть не может!

– По-твоему выходит, мне нужна женщина-керогаз, – съязвил Туманов.

– Тебе надо в семью вернуться, – посоветовал Миша.

Он поставил штатив с пластиночной фотокамерой, зажег два осветительных прибора и сочувственно сказал:

– Сейчас вот отсюда вылетит птичка.

Щелкнул затвором. Вынул кассету.

– Я зафиксировал навечно выражение твоего лица, представляешь? Пройдет лет шестьдесят-семьдесят при условии хорошего питания и наличия жены… ты умрешь. А в какой-нибудь книге воспоминаний о тебе будет напечатана вот эта фотография с твоей глупой рожей и подписью «Великий поэт в период роковой безнадежной страсти».

– Мне без нее никак нельзя, – не слушая Мишу, вдруг признался Туманов. – Я сажусь писать… неважно что… стихи ли, пьесу, даже статью в газету… и пока ее перед собою не увижу, строки написать не могу! – или я буду с ней и тогда все в моей жизни состоится…

– Или? – помог ему Михаил.

– Я люблю ее, Миша! – продолжал Туманов. – Люблю! Я буду писать для нее пьесы, сценарии, романы, поэмы, доносы, доклады! Что угодно, чтобы она стала моей! И так будет, Миша! Потому что другого не дано: или она будет моей, или меня не будет вовсе!

* * *

Сталин в основном работал по ночам. Соответственно все народные комиссариаты и партийные органы перешли на круглосуточный режим работы, потому что никто не знал, в какое время и по какому поводу понадобится вождю тот или иной начальник. После смерти Сталина невыспавшееся Политбюро приняло специальное постановление о переводе органов государственной власти на нормальный режим работы, то есть днем.

Шло заседание Комитета по присуждению Сталинских премий в области литературы и искусства. Заседание проходило в большом заседательном зале Политбюро ВКП(б) в Кремле.

Вел заседание председатель Комитета по Сталинским премиям генеральный секретарь Союза писателей СССР тов. Фадеев А. А.

У стены, на специальной подставке, громоздилось огромное живописное полотно в могучем багете. Картина называлась «Посещение товарищем Сталиным краснознаменного крейсера “Червона Украина”». Автор – академик живописи тов. Иогансон А. Г.

– Голосуем, товарищи, – предложил Фадеев. – Кто за присуждение картине «Посещение товарищем Сталиным краснознаменного крейсера “Червона Украина”» Сталинской премии второй степени в области литературы и искусства?

Члены комитета проголосовали единогласно. С некоторым опозданием руку поднял Иосиф Виссарионович.

– Единогласно, – подытожил Фадеев. – Сталинская премия второй степени в области изобразительного искусства присуждается картине художника товарища Иогансона «Посещение товарищем Сталиным краснознаменного крейсера “Червона Украина”».

Фадеев и члены комитета зааплодировали. Вяло похлопал и Иосиф Виссарионович.

– Переходим к разделу «кинематограф», – продолжил Фадеев. – Для обсуждения предлагается фильм товарищей режиссера Эйзенштейна, автора сценария Павленко, оператора Тиссе, композитора Прокофьева и исполнителя главной роли Черкасова «Александр Невский».

– Разрешите, товарищ Фадеев? – встал со своего места Пырьев.

– Пожалуйста, товарищ Пырьев, – разрешил Фадеев.

– Картина хорошая! – с места в карьер начал директор «Мосфильма». – Патриотическая! Наконец-то