Любовь Советского Союза - Сергей Снежкин

и, примостив бокалы кто на пол, кто на подоконники, дружно зааплодировали. Побежали по залу курьеры, приглашая избранных для разговора с вождем.

Галина ждала. Она рассеянно отвечала на поздравления, не отводя глаз от Сталина, говорившего с гостями, шутившего с окружавшими его членами политбюро.

– Поздравляю вас, товарищ Туманов! – кто-то неизвестный пожал руку Туманову. – И вас, товарищ Коврова! – неизвестный пожал руку Галине.

– Спасибо. – Галина взглянула в сторону Сталина.

Вождь отдал короткое приказание помощнику, кивнув в их сторону.

– Я скульптор Каляев, – говорил неизвестный. – Как вы отнесетесь к моему предложению позировать для скульптурного портрета?

Помощник, рассекая толпу, приближался к ним.

– Пожалуйста, – быстро согласилась Галина, глядя на помощника.

– Очень хорошо! – обрадовался скульптор. – Я много вашего времени не займу. Сеансов десять. Моя мастерская находится…

– Извините, – прервала его Галина.

Помощник подошел к ним вплотную. Галина, не глядя, отдала бокал Туманову, который тут же его принял. Сделала шаг навстречу помощнику.

Помощник, не взглянув на нее, сказал Туманову:

– Товарищ Туманов, следуйте за мной.

Туманов замешкался, не зная, куда деть бокалы. Отдать Галине он не решился, ставить на пол ввиду ожидавшего помощника было неудобно, и со словами:

– Подержите, пожалуйста, – он сунул бокалы в руки скульптора и пошел за помощником по людскому коридору, мгновенно смыкавшемуся за ним, все время оглядываясь, пытаясь увидеть Галино лицо. Так через несколько месяцев он будет оглядываться и ловить ее лицо на платформе Белорусского вокзала, когда она будет провожать его в первую командировку на фронт.

– Здравствуйте, товарищ Туманов, – приветствовал подошедшего писателя Сталин.

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – ответил Туманов.

Кирилл пожал протянутую руку.

– Скажите, товарищ Туманов… – начал Сталин, глядя на Галину, которая, встретив взгляд вождя, непроизвольно вытянулась, чтобы хоть на сантиметр стать выше ростом, увидеть поверх голов властителя дум и по артикуляции попробовать догадаться, о чем говорит с Тумановым генеральный секретарь, – у вас в роду есть армяне? – закончил вопрос Сталин.

– Дедушка. Отец наполовину армянин, наполовину русский, – ответил Туманов.

– Я так и думал, – похвалил себя довольный Сталин. – Поздравляю вас, товарищ Туманов! Вот увидите, вы еще не раз будете благодарить товарища Сталина.

– Товарищ Сталин! – начал Туманов. – Я и сейчас хочу высказать вам искреннюю, идущую от самого сердца благодарность за высокую оценку…

– Я не об этом, – поморщился Сталин, – я о ней, – и он кивнул в сторону Галины. – Знаете, как генералиссимус Суворов крестьян женил? У него, кстати, говорят, тоже мать полуармянка была.

– Нет, товарищ Сталин. Не знаю, – признался Туманов.

– Выстраивал в два ряда, справа – девки, слева – парни. И женил по росту. Крепостничество, конечно… надо по любви женить, – задумчиво сказал вождь.

Политбюро почтительно молчало.

– Вы любите Коврову? – вдруг спросил Сталин.

– Да, – покраснел Туманов.

– Хорошо, – буркнул Иосиф Виссарионович и отвернулся от писателя.

Появившийся помощник указал Туманову, куда ему нужно идти, и он пошел к Галине.

– Что? – тихо спросила Галина, когда Туманов вернулся к ней.

– Иосиф Виссарионович спросил, люблю ли я тебя, – честно признался Туманов.

– А ты что ответил? – напряженно спросила Галина.

– Я ответил, что люблю, – улыбнулся Туманов.

– Это ваши, – напомнил скульптор Каляев, протягивая Туманову бокалы. – Я позвоню вам, – сказал он Галине, – насчет скульптурного портрета. До свидания.

Галина кивнула скульптору.

– Ну вот! – вдруг улыбнулась она Кириллу. – Ты своего добился! Победитель. Но только запомни на всю жизнь – я стану твоей женой, но не потому, что товарищ Сталин приказал, а потому, что ты победил! Запомнил?

– Запомнил, – согласился счастливый Туманов.

Они лежали в огромной Галиной кровати. Галина спокойно и тщательно смазывала руки кремом. Туманов курил трубку и смотрел на нее.

Галя покончила с кремом, повернулась к Кириллу.

– Ну? Что же ты? – покровительственно улыбнулась она.

Туманов отложил трубку и осторожно потянулся к ней.

– Стой! – Галина соскочила с кровати. – Подожди!

Туманов недолго размышлял о том, что может значить этот неожиданный порыв жены: Галина почти сразу же вернулась, неся фотографический портрет Сталина в рамке красного дерева. Она водрузила портрет на трюмо прямо напротив кровати, отошла на несколько шагов, проверяя, все ли видно вождю.

– Ну… теперь можно! – с пугающим азартом сказала она, скинула ночную рубашку и бросилась к Туманову.

Она любила его с такой страстью, как будто от этой ночи зависело, будет жить она дальше или нет. И когда силы покинули и ее, и его, Галина попросила:

– Увези меня, пожалуйста, отсюда! Не могу больше!

– Увезу! – твердо пообещал Туманов и тут же спросил: – А куда?

– Все равно, – простонала она, – только увези!

– А как же съемки? – вдруг вспомнил он, но, поймав ее взгляд, заверил: – Я договорюсь с Пырьевым! И со Столпером договорюсь!

* * *

Море было таким гладким, что казалось – пусти по его поверхности камень, и он покатится до самой Турции. Слепой старик-грузин, освоивший курортный репертуар, пел с сильным акцентом, аккомпанируя себе на гармонике:

– О любви не говори, о ней все сказано.

Сердце, полное любви, молчать обязано…

Толик бегал по мелководью под надзором томящихся в тени матерчатых зонтиков тетушек. «Отдыхающие» – так официально назывались советские граждане, приехавшие на юг, – чинно прогуливались по набережной. Разомлевшие от жары и безделья молодожены сидели на террасе ресторана, бездумно глядя в море.

– Какая жара, – с ненавистью сказала Галина. – Нет, здесь жить невозможно.

– Здесь бывает терпимо. Просто сейчас не сезон, – примиряюще сказал Туманов.

– Здесь не может быть терпимо! – возразила Галина. – Здесь превращаешься в животное. Ничего не хочется… даже есть. Давай в Москву вернемся?

– Мы здесь всего пять дней, – удивился Кирилл.

– Все равно. Надоело, – решительно сказала Галина.

– А Толик? А тетушки? – сопротивлялся Туманов.

– Они пускай остаются. Им здесь хорошо. А мне плохо, – настаивала на своем Галина.

В одноцветном знойном небе повис самолетик. Звук от его мотора приходил с опозданием. На небе не было ни облачка, и потому было полное ощущение, что самолетик не летит, а стоит на одном месте.

– Кораблей нет, – удивилась Галина. – Вчера были, а сегодня нет.

– В порты ушли… ночью, – предположил Туманов. Он осторожно посмотрел на Галю и все-таки спросил: – но ты же ездила сюда отдыхать с Ковровым.

Галина насмешливо посмотрела на него и игриво ответила:

– Ездила. И не раз.

– С ним было терпимо?

– С ним я была счастлива! – снисходительно возразила Галина.

– А со мной? – спросил Туманов.

– А с тобой мне хорошо, – пожалела его Коврова.

– Галя, ты меня любишь? – вырвалось у Туманова.

Коврова долго смотрела на него. Потом ответила:

– Да. Я люблю тебя. Не мучайся… люблю.

И от того, как были произнесены эти слова, у Туманова возникло ощущение, что говорила она не ему, а себе. В порядке самовнушения.

На бульваре среди курортников образовалось какое-то движение, пробежал полный человек в украинской рубашке и в соломенном «брыле»…[62] за ним – еще несколько мужчин. Со скамейки поднялась компания, вкушавшая мороженое, и поспешила вслед за остальными.

На террасу вошел официант с двумя пакетами муки, прошел за стойку и отдал муку пожилому повару, готовившему хинкали.

– Анзори! Война началась! – объявил официант по-грузински, радуясь тому, что он первым узнал такую новость.

– Кто тебе сказал? – удивился повар, тоже по-грузински.

– Люди. Отдыхающие. Сейчас по радио объявили.

– А с кем? – спросил Анзори, не переставая ловко лепить хинкалины.

– С немцами, – радовался своей полезности официант.

– Опять? – удивился повар.

– Товарищ! – позвал официанта Туманов. – Можно вас?

– Что желаем? – подбежал к ним официант.

– Ты будешь что-нибудь? – спросил Туманов у Галины.

Галина покачала головой.

– Принесите мне лимонаду, – попросил Туманов, раскуривая трубку.

– Война началась! – сообщил официант.

– Когда? – подавился дымом Туманов.

– Сегодня! Рано утром! Немцы на нас напали! – радовался официант. – Больше ничего не будете?

– Нет, – мотнул головой Туманов.

– Ты поедешь на войну? – спросила Галина.

– Наверное, – пожал плечами Туманов. – Я же военный корреспондент.

– Это надолго? – встревожилась Галина.

– Не знаю. Надеюсь, что нет. Надо в Москву звонить. – Он встал из-за стола, спустился с террасы на пляж, разделся и поплыл в море.

Белорусский вокзал был оцеплен, впрочем, как и все вокзалы Москвы в это время. Внутрь вокзала и на