Любовь Советского Союза - Сергей Снежкин

платформы пускали только маршевые батальоны и военных, да и тех только по особым пропускам. Провожающих и просто гражданских, пытавшихся выехать из Москвы, было столько, что на площади перед вокзалом было остановлено движение транспорта. Цепь стрелков НКВД с трудом сдерживала натиск вопящей толпы.

В Москве уже несколько дней шел призыв резервистов. Пройдет всего десять дней, и в городе начнут формировать народное ополчение. А пока к вокзалу подходили колонны солидных сорокалетних мужчин самой что ни на есть пролетарской наружности, одетых в новую, не всегда по размеру подходящую форму. Позади колонн ехали грузовики, нагруженные чемоданами и вещмешками – личными вещами отправлявшихся на фронт.

Миша сидел на большом чемодане недалеко от контрольно-пропускного пункта и меланхолически жевал купленные пирожки, запивая их ситро из бутылки. И пирожки, и лимонад еще свободно продавались. Было очень жарко. Миша поминутно вытирал свою толстую шею насквозь мокрым носовым платком.

Мимо пробежал пожилой красноармеец с огромным медным чайником. Вернулся. Задыхаясь от быстрого бега, спросил:

– Товарищ! Подскажи, где кипятком можно разжиться?

Миша рассеянно посмотрел по сторонам, пытаясь определить, где же в этом хаосе может быть титан с кипятком.

– Может, на вокзале? – предположил он.

– Так не пускают же на вокзал! – в отчаянии пояснил красноармеец.

Миша пожал плечами.

Красноармеец махнул рукой и побежал дальше – искать.

– Как в Гражданскую, – пробормотал Миша.

Рядом зачем-то стоял военный оркестр. Музыканты изнывали от жары и завистливо посматривали на Мишу и его лимонад.

Беспрерывно сигналя, подъехал автомобиль, из которого вышли Туманов и Галина. Оба были до неприличия загорелые. Туманов был в форме майора интендантской службы.

– Наконец-то! – закричал Миша, вставая с чемодана. – Вы с ума сошли! Эшелон через полчаса отходит! Где вы были? Заканчивайте эту мелодраму, а то меня в буфет тянет, как в антракте! Пошли скорее! – Миша подхватил свой чемодан.

– Товарищ Туманов, – спросил шофер, – мне Галину Васильевну ждать?

Туманов молча повернулся к Галине.

– Не надо, – отпустила шофера Галина, – езжайте.

– Всего вам хорошего, – протянул руку шофер. – Врага разобьете – возвращайтесь. Я вас опять возить буду! – пообещал шофер, посмотрел на Галину и добавил: – И вас, конечно.

– Спасибо, – Туманов пожал протянутую руку.

– Мы идем? – поторопил их Миша. – Или вы хотите, чтоб нас в дезертиры записали?

Они пошли, пробиваясь сквозь толпу к контрольно-пропускному пункту.

– Зачем тебе такой большой чемодан? – прокричал Туманов.

– У меня в нем фотолаборатория! Увеличитель, химикаты, широкоформатные камеры, кюветы[63], пленки запас, штативы… – перечислял Миша. – Как же вы загорели!

– Завидно? – усмехнулся Туманов.

– Завидно, – согласился Миша.

– Ничего… еще загоришь, – пообещал Туманов.

Замученный капитан-начальник пункта проверил документы Миши и Туманова.

– Вы куда? – остановил он Коврову.

– Это моя жена. Разрешите ей проводить меня до поезда, – попросил Туманов.

– Нельзя, – отрезал капитан. – Отойдите в сторону.

– Товарищ командир… – позвала начальника Коврова. – Вы меня узнаете?

– Это Галина Коврова, – помог капитану Миша.

– Я узнал товарища Коврову, – слегка повернул голову в его сторону капитан. – Я в кино хожу. Мне нравятся фильмы с товарищем Ковровой. Я «Девушку с характером» два раза смотрел. Но пропустить не могу. Есть приказ. Отойдите, пожалуйста, в сторону.

– Черствый вы человек, капитан, – укорил начальника Миша.

– Какой есть, – ответил капитан и больше в их сторону не смотрел. Да и некогда ему было – через пункт прорывался народ. Надо было проверять документы.

Туманов и Галина протиснулись к чугунной ограде. Было тесно… Люди вокруг прощались, плакали, шептали друг другу ласковые, тайные слова, целовались долгими, прощальными поцелуями.

– Береги себя, пожалуйста, – попросила Галина. – Я люблю тебя. И я буду ждать тебя.

– Ты сказала, что любишь меня, потому что я уезжаю на фронт? – спросил Туманов.

– Я сказала, что люблю тебя, потому что я люблю тебя, – ответила Галина, – привыкай к этому.

– К чему? – Туманов еще раз захотел услышать эти слова. – К чему я должен привыкать?

– К тому, что я люблю тебя, – повторила Галина, взяла его голову своими большими прохладными ладонями, всмотрелась в его глаза, а насмотревшись, нежно привлекла к себе.

– Кирилл! Кирилл! – надрывался за оградой Миша.

Галина прервала поцелуй.

– Иди. Я буду ждать тебя.

Туманов еще раз показал документы. И их еще раз проверили. Вышел за ограждение и первый раз обернулся…

…Галина смотрела на него, прижавшись лицом к чугунным прутьям.

Миша потянул Туманова за рукав, и он пошел за ним, ежесекундно оглядываясь на Галину.

Полковник – командир колонны, проходящей мимо военного оркестра, – крикнул окончательно сомлевшим музыкантам:

– Эй! Паганини! Чего волынишь? Давай, играй что-нибудь!

– Играть команды не было! – зло ответил дирижер.

– Считай, что дана тебе команда, – серьезно ответил полковник, – от меня, полковника Заварзина, дана!

– Чего играть? – мгновенно подобрался дирижер, застегивая верхнюю пуговицу на гимнастерке.

– Чего-нибудь бодренькое! Веселое! Воевать едем! – заказал полковник, уходя от оркестра со своей частью.

Дирижер поднял руки, выстраивая музыкантов.

– Марш «Все выше…», – скомандовал он.

И оркестр заиграл «Марш авиаторов».

Галина достала из сумочки пачку папирос. Прикурила, пытаясь успокоиться, но не получилось, и она расплакалась. Почему оркестр из всех существующих маршей заиграл именно этот, любимый марш ее Толи Коврова, который он всегда напевал, собираясь на аэродром, одному богу известно, но он заиграл этот марш, и Галине стало страшно.

Она бросилась к пропускному пункту, остервенело прорываясь сквозь толпу, схватила «черствого капитана» за руки и закричала, не стесняясь людей:

– Пропустите меня! Пожалуйста, умоляю вас, пропустите меня к нему! Родненький, пропустите!

Орущая толпа затихала, с удивлением взирая на визжащую женщину. Ее начали узнавать.

– Коврова! – закричал какой-то солдатик. – Ей-богу, Коврова! «Девушка с характером»!

Стоящие сзади начали подпрыгивать, чтобы увидеть ее.

Туманов, услышав ее крик, бросился обратно.

– Ну пожалуйста, пропустите! Ну что вам стоит! Я на колени перед вами встану! – рыдала Коврова.

Побледневший капитан схватил рухнувшую на мостовую Галину и теперь держал ее почти что на весу, от растерянности потеряв возможность и говорить, и принимать решения.

– Пустите женщину! – громовым голосом приказал красный от гнева майор бронетанковых войск в кожаной тужурке[64].

– Хорош издеваться! Отпусти ее! – поддержали майора другие командиры, толпившиеся у пропускного пункта.

– Нашел врага-диверсанта! – кричал восточного вида капитан, открывая и закрывая кобуру нагана на поясе. – Ты бы на фронте вот так немцев бы терзал!

Подбежавший Туманов вырвал Галину из рук окончательно потерявшегося капитана, обнял и повел по платформе к своему эшелону.

– Не уезжай! – икая от рыданий, умоляла Галина. – У тебя Сталинская премия! Ты уже был на войне с японцами! Пускай теперь другие, которые не были, на войну поедут! Я к Сталину на прием запишусь… я попрошу. Он не откажет! Он нас любит! Только не уезжай! Не бросай меня одну…

– Что ты говоришь? – улыбнулся счастливый Туманов. – Что же ты такое говоришь? Любимая моя… все будет хорошо. Я вернусь. Съезжу и вернусь. Это же командировка! Редакционное задание. Я же корреспондент. Меня никто воевать не пустит.

– Я там, на площади, говорила, что люблю тебя… – плакала Галина, – а я ведь только сейчас поняла, что люблю тебя! И как поняла, так мне стало… что же это такое? – бессмысленно посмотрела она на толпящихся у вагонов солдат. – Что же это такое? Ну не вся же страна едет воевать! Ведь многие останутся. Так почему же нельзя, чтобы ты остался? – Она повернулась к Туманову и, обняв его за плечи, ждала ответа.

– Я вернусь, – все, что он смог сказать ей.

– Сто сорок третий эшелон бис! По ва-го-о-о-нам! – заорал в жестяной рупор майор железнодорожных войск с безумными глазами.

Потные грузчики с номерными бляхами на белых передниках рысью провезли мимо Туманова и Галины грохочущую багажную тележку с мешками и ящиками. Рядом с тележкой бежал старшина с пачкой накладных в руке.

– Сухой паек для девяносто четвертого стрелкового полка! – кричал он. – Где девяносто четвертый?

Уже бегом, неуклюже от шинельных скаток, болтающихся вещмешков и саперных лопаток, спешила в начало состава запоздавшая стрелковая рота. Впереди роты бежал лейтенант с высоко поднятой в руке палкой,