Любовь Советского Союза - Сергей Снежкин

Сталинская премия… – он заглянул в гранки, – третьей степени! Там же и деньги немалые полагаются! Комнату отремонтируем! Я новую «лейку»[57] присмотрел с просветленной оптикой. А на остаток можно в Крым поехать! – размечтался Миша. – Ты чего такой невеселый? – удивился он, разглядев наконец лицо Туманова.

– Подожди! – Туманов снял пиджак, сел за письменный стол и начал быстро заполнять строками листы бумаги.

– Ты чего пишешь? – заглянул ему через плечо Михаил. – Стихи?

Туманов не отвечал.

– Ей? – удивился Миша.

Туманов опять не ответил.

– Маньяк, – тяжело вздохнул друг.

Глава 5

О том, что нетерпение порождено ожиданием

Официально это место называлось «парикмахерская номер четыре Главмосбыткомбината при Мосгорисполкоме»[58]. А на самом деле это был единственный в то время в Москве, да и, наверное, во всей стране косметический салон, оборудованный американскими фенами для укладок, французскими креслами с пневматическими подъемниками и германской сантехникой.

Только здесь были в наличии никому не ведомые шампуни, кремы и краски для волос, в то время как по всей стране царила древняя хна.

Только здесь делали прически по последним номерам специальных парижских и венских журналов.

Это был салон, услугами которого пользовались по специальным направлениям жены партийных функционеров, высшего состава РККА, народных комиссаров и их заместителей, известные актрисы кино и театра. Мастерами в этом салоне были в основном люди пожилые, приобретшие высочайшую квалификацию еще до революции и ежедневно докладывавшие в соответствующие органы все, что они услышали от своих клиентов за день. Потому болтать в салоне не рекомендовалось. Но женщины в такого рода заведениях расслабляются настолько, что становятся совершенно беззащитными.

Располагался салон на первом этаже гостиницы «Метрополь».

– Будем делать «коку»[59]? – спросил, задумчиво рассматривая голову сидящей перед ним в кресле красивой блондинки, пожилой мастер-еврей с крашенными хной остатками волос.

– А сколько она держаться будет, Лазарь Семенович? – озаботилась блондинка. – Мы с мужем послезавтра в Германию уезжаем. В Берлин.

– Надолго? – спросил Лазарь Семенович.

– На десять дней, – делано вздохнула блондинка.

– На десять дней хватит, – пообещал Лазарь Семенович. – Главное, Лидочка, очень осторожно спите. Почти сидя. И обязательно в сетке.

– Сидя? – расстроилась Лидочка. – Ой, не знаю! Трудно будет!

– Ну, полулежа, – разрешил Лазарь Семенович. – Подушками обкладывайтесь с двух сторон. Ну что ж, приступим?

– Подождите, Лазарь Семенович, – воспротивилась блондинка. – Я неожиданно подумала, вдруг «кока» уже не модно. Устарела. И я буду выглядеть в Берлине как отсталая?

– Не будете, Лидочка, – успокоил Лазарь Семенович. – Я неделю назад «коку» делал супруге шведского посланника.

– Ну, раз так – давайте! – согласилась Лидочка.

Лазарь Семенович приступил к подготовительным работам.

– Извините, Валерия Геннадьевна, я вас прервала, – обратилась Лидочка к своей соседке, на голове которой уже подходило к концу сооружение такой же многосложной прически.

– А Сталину давно докладывали о ее похождениях. У нее даже с испанцем роман был! – продолжала рассказ Валерия Геннадьевна, худая брюнетка с красивым и злым лицом.

– С испанцем! – восхитилась Лидочка.

– С кем? – высунула голову из-под колпака фена еще одна посетительница.

– С испанцем! – повторила за рассказчицу Лидочка.

– Господи боже мой! – ужаснулась женщина под феном. – Где же она испанца-то нашла?

– Испанец другом ее мужа покойного был. Он обратно в Испанию уехал. После того как Коврова его бросила, – гордясь своей информированностью, продолжала рассказывать Валерия Геннадьевна. – Потом, говорят, актер молодой был… но недолго. Он из-за нее жизнь самоубийством покончил. Мне об этом Люба Соколова рассказывала…

– Кто рассказывал? – опять высунула голову слушательница.

– Таня! – возмутилась Валерия Геннадьевна. – Ты или слушай, или сиди под колпаком. Невозможно же так!

Валерия Геннадьевна некоторое время молчала, успокаиваясь, а затем продолжала:

– Потом еще были всякие разные. Но про них даже рассказывать неинтересно. Так… мелочь всякая… однодневки. Но Сталину все докладывали и про всех! Ну, он и решил, что терпеть больше нельзя! Мыслимое ли дело! Вдова Героя Советского Союза! Примером должна быть! А она… – рассказчица махнула рукой. – А тут как раз последний под руку подвернулся… драматург. Он для нее пьесу написал. Господи! Как фамилия-то его? Ну, не важно. Потом вспомню! Он, значит, в нее влюбился. Несчастный. Жену с ребенком бросил и пьесу для нее написал! Про пьесу я говорила…

– А вы его видели? – заинтересовалась Лидочка.

– Кого? Драматурга? Видела, – подтвердила Валерия Геннадьевна. – На премьере этой пьесы и видела.

– Ну и как он? – замерла Лидочка.

– Хорош, – коротко одобрила Валерия Геннадьевна. – Чего у Гальки не отнять, так это вкуса! Мужики у нее все как на подбор! Хорошее лицо… удлиненное. Статный. Глаза такие… с восточнинкой. Порода чувствуется!

– А товарищ Сталин? Он что? – вернула рассказчицу к началу повествования Лидочка.

– А товарищ Сталин приказал ей за драматурга, Туманов его фамилия! Я вспомнила! Замуж выйти! И сказал, что это последнее ее приключение. Больше не будет. А в приданое две Сталинских премии дал… ему третьей, а ей второй степени… и дом в Гаграх.

Лазарь Семенович внимательно слушал рассказчицу.

– Вот ведь как случается! – вздохнула Лидочка. – Попробуй я хоть один роман закрутить, так мужа сразу же из партии и куда-нибудь за Урал… мартеном[60] руководить. А меня – на ткацкую фабрику. На переодевание. А ей – Сталинскую премию!

– Ковровой не за это премию дали, – веско сказала Валерия Геннадьевна, – а за исполнение главной роли в спектакле! Вы, милая, думайте иногда своей крашеной головкой, что говорите!

Лидочка поняла, что сказала что-то не то:

– Ой, я не так выразилась. Простите!

В парикмахерской воцарилась тягостная пауза.

Для Лидочки молчание вообще было невыносимым, тем более сейчас, и она решила как-то исправить оплошность:

– А вы для чего прическу делаете, Валерия Геннадьевна? – с искательной улыбкой спросила она.

– Сегодня в Кремле прием по поводу вручения Сталинских премий, – с достоинством пояснила Валерия Геннадьевна. – Нас с мужем пригласили. А вы идете с мужем в Кремль?

– Нет, – пискнула уничтоженная Лидочка.

Валерия Геннадьевна с удовлетворением кивнула, как бы говоря сама себе: «А кто бы сомневался!»

Прием проходил в уже знакомом Галине зале Большого Кремлевского дворца.

Здесь был собран весь цвет советской культуры: значительные, с романтически зачесанными назад гривами волос, писатели, известные актеры, растерянные художники, несколько народных ансамблей песни и пляски в национальных костюмах, пожилые академики с хрестоматийными седыми, «клинышком», бородками и в академических, черного шелка, ермолках, холодно-отстраненные от всех композиторы-симфонисты и суетливые композиторы-песенники и, конечно же, политбюро в полном составе.

Лауреаты принимали поздравления, рассматривали дипломы в папках из бордового дерматина и ждали выступления главного виновника торжества – Иосифа Виссарионовича Сталина. Галина и Туманов стояли рядом. Все смотрели на них, как будто сегодня они были единственными, кто получил премии.

Галине почудилось, что это похоже на официальную свадьбу, и все в этом огромном зале были приглашены на нее.

Вождь, как всегда, появился незаметно. Пошли по залу официанты, разнося шампанское.

Стало тихо.

И только выпивший Пырьев в запарке спора не почувствовал всеобщего напряжения и продолжал возмущенно выговаривать своему испуганному соседу, который молча искал глазами помощи у окружавших его людей.

– Это прямо почин[61] какой-то! – возмущался Пырьев. – Дадим каждому писателю по киноактрисе! У Сашки Фадеева – Ангелина Степанова, у Горбатова – Танька Окуневская, вон, этот… – Пырьев кивнул в сторону Туманова, – еще писать не начал, а уже…

Пырьева наконец-то дернули за рукав. Он удивленно оглянулся. Увидел взгляд Сталина, устремленный на него, пугливо прикрыл рот ладошкой и пробормотал:

– Извиняйте, Иосиф Виссарионович.

Сталин отвернулся от Пырьева, приподнял бокал с вином и изрек:

– За многонациональное советское искусство! За нашу передовую науку! За деятелей советского искусства и советских ученых!

Приглашенные выпили