Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

Первым нарушил молчание Семен Бельский.

— Надобно покамест присмотреться, что далее будет, — урезонил он. — Телепнев-Оболенский, как поглядеть, тоже не промах: тщится стать главным советником при малом государе. Вот и задумал, как избавиться от своего родственничка — Михаила Львовича.

— Э-э, Глинский, поди, тоже не дремлет, ворон не считает, — нахмурился Семен Бельский. — Эти двое как две гончие за кость дерутся — кому первому из них дозволено будет шептать на ушко Иоанну Васильевичу.

— И я о сем же! — подался вперед Василий Шуйский и поставил кубок на стол. — А посему нам с тобой надобно решить безотлагательно: поддерживать ли Телепнева в его грызне с Глинским.

— А с чего ты взял, что мы должны кому-то из них пособлять? — спросил Бельский.

— Да с того, Семен Федорович, что коли Телепнев победит, он Глинского со двора выживет, а там и до нас очередь дойдет, — пояснил Шуйский. — А коли Глинский верх возьмет — тоже нам не поздоровится. Оба они нас заклятыми врагами считают, никто — ни тот, ни другой — не оставит нас подле себя, вот увидишь.

— И что ты предлагаешь? — спросил Бельский, наливая себе вина.

— А предлагаю я вот что, — наклонился ближе Шуйский. — Надобно Глинского в грязи извалять, да так, чтобы и Телепнев от него отвернулся, побоясь навлечь на себя немилость литовки. Тогда мы обоих этих псов за глотки возьмем.

— Занятно, — ухмыльнулся Бельский. — И как же ты собираешься сие сотворить?

— Есть у меня одна идейка: в помощь моей Авдотье Никитичне в голову закралась, когда в корчме еще заседали, — загадочно улыбнулся Шуйский. — Но об этом после поговорим, когда из Серпухова вернешься. Сперва надобно решить — поддержим ли мы Телепнева супротив Глинского, либо оставим их самим друг с дружкой грызться?

— Нет уж, Василий Васильевич, смирно ждать да мирно поживать времени не осталось. Говори, что измыслил!

Василий Шуйский откинулся в кресле, глядя прямо в глаза Бельскому, губами посмаковал, будто приноравливался, какую улыбку показать Бельскому — загадочную или зловещую.

За окном тем временем начало смеркаться, и слуги по всему дому зажгли свечи в массивных серебряных подсвечниках.

— Ну, коли так, быть посему, — протянул Шуйский. — Подумалось мне тут, покамест Авдотья Никитична будет грамотками казначейскими заниматься, а что коли пустить заодно слушок, что Глинский с крымским ханом тайно знается да посулы от него принимает.

— Тоже мне новость! — хмыкнул Бельский. — Многие о сем поговаривают, токмо доказательств нет.

— А вот и есть у меня доказательство! — понизил голос Василий Шуйский. — Дознался я, что один дьяк при Глинском шифрованные грамотки хану пересылает. И есть у меня человечек, что готов сии грамотки перехватить да подменить.

Бельский поставил кубок на стол и внимательно посмотрел на боярина:

— Так и что же в сих грамотках писано будет?

— А напишем мы, будто Глинский хана умышляет на наши рубежи напасть да Москву захватить, — прошептал Шуйский. — Телепнев, чай, не утерпит, коли такое услышит.

— Ох, Василий Васильевич, — покачал головой Бельский. — За такую игру и головы лишиться недолго. Али не боишься?

— Боязно, — не стал отпираться Шуйский. — Да коли не мы, так они нас сожрут. А с такими ставками, сам ведаешь, не до страха.

— Верно глаголишь. Ну что ж, стало быть, надобно нам эту игру начать. Токмо гляди, Василий Васильевич, чтобы дьяк твой не подвел. Коли прознают о подмене — нам обоим несдобровать.

— Не изволь сомневаться, Семен Федорович, человек он стократ проверенный, за злато свою башку готов в любую петлю запихнуть.

— Ну, с богом тогда, — перекрестился Бельский. — Да гляди, чтобы и Телепнев не подвел. Коли струсит, так и весь наш замысел псу под хвост.

— Не струсит, — уверенно ответил Шуйский. — Он ведь тоже голову свою бережет. Коли хан свое войско на наши рубежи двинет — ему первому отвечать придется.

— Стало быть, завтра с утра и начнем, — подытожил Бельский. — Ты дьяка своего готовь, а я покамест с Телепневым потолкую.

— А что, Василий Михайлович, неужто ты так хорошо знаешь Телепнева?

— Достаточно, дабы разуметь: он хочет власти не меньше Глинского. И коли мы правильно сыграем, он сам станет копать под Глинского.

Князья переглянулись. В их глазах читалось понимание — план начинал складываться.

— А что будет, когда мы Глинского со двора прогоним? — спросил Бельский.

— Тогда мы с тобой, Семен Федорович, сможем говорить с Телепневым с позиции силы. Когда документы будут в наших руках, он уж не посмеет нос задирать. А коли заартачится, не захочет нас слушать, отыщем тогда способ и его с пути убрать.

— Ловко, — почесал подбородок Бельский. — Но что, коли Елена Васильевна не поверит?

— А мы пособим ей поверить, — зловеще улыбнулся Шуйский. — У нас с тобой есть люди при дворе, которые смогут нашептать нужные слова в нужное ухо. Да и Телепнев, коли правильно за ниточки потянуть, нашепчет литовке чего надобно. Токмо помни, Семен Федорович: коли что не так пойдет — нам обоим в опричники записываться придется, чтобы головы спасти.

— Сие я и без тебя ведаю, — нахмурился Бельский. — Давай уж, Василий Васильевич, чтобы все гладко вышло. Не первый раз ведь замышляем, не до простого баловства тут дело.

— Вот и столковались, — удовлетворенно улыбнулся Василий Шуйский.

Бояре подняли кубки в молчаливом тосте. За окном уже совсем стемнело, а в зале горели все свечи — заговорщики собирались засидеться допоздна, обсуждая детали своего коварного плана.

Так в подмосковном поместье зарождался заговор, нити которого тянулись к одному из самых влиятельных вельмож при дворе — Михаилу Глинскому. Пока Михаил Львович в своей московской резиденции ломал голову над тем, как выявить своих недоброжелателей, его враги уже ткали хитроумную сеть, готовую в любой момент над ним захлопнуться.

Глава 22

А княгиня-казначейша,

Правит всей казною здешней.

Цифры ловко подправляет,

Все на Глинского справляет.

Михаила ждем опала,

Власть его тогда пропала!

В архивах кремлевской казны, среди свитков и пергаментов, хранились записи о князе Михаиле Глинском, прозванном «Дородным» за свою статность и внушительность. Этот поистине многогранный человек проявил себя как выдающийся воин, опытный политик и грамотный финансист.

Под знаменами Великого княжества Литовского он не только блистал на полях сражений, но и возглавлял Виленский монетный двор. В его руках сосредоточилась власть над обликом монет, которые наполняли кошельки торговцев и накапливались в сундуках богачей. Князь неусыпно следил за благосостоянием казны и приумножением богатства Литовского княжества.

Перейдя на службу к московскому