Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

— А с девкой той, что очами резалась с князем Иваном Федоровичем, он свиделся?

— Тоже неведомо мне, — голос «палача» и вовсе упал до шепота. — Но мыслишка такая имеется…

— Мыслишка у него! — презрительно скривился Глинский. — В питейный дом покамест не суйся, а с терема Телепнева-Оболенского глаз не спускай. Теперь прочь с глаз моих!

«Палач» с трудом сдержал радостную улыбку и попятился к двери так быстро, что едва не упал, зацепившись каблуком за персидский ковер.

Когда за ним закрылась дверь, Михаил Львович снова опустился в кресло и нахмурился, подперев голову рукой. Тяжелые думы гнетущей пеленой окутали его разум. Перед ним вырисовывалась сложная головоломка: как разоблачить заговор бояр — братьев Шуйских и Бельских, в который еще и Телепнев-Оболенский удачно ввязался?

В его голове кружились обрывки информации, полученной от доносчика. Встреча в питейном доме на Варварке — несомненно, заговорщики обсуждали что-то важное. Но как доказать это без свидетелей и улик? Ведь все они были переодеты, как скоморохи, и никто, кроме его шпиона, не узнал в них влиятельных кремлевских бояр! Как использовать столь ненадежные сведения, не подвергая себя опасности?

Особенно остро стоял вопрос о Телепневе-Оболенском. Князь обменялся красноречивым взглядом с сестрой-блудницей корчмаря — и это могло послужить ключом к разоблачению. Однако как представить это великой княгине? Прямое обвинение ее любодея в измене без веских доказательств могло обернуться против него самого и поставить под угрозу доверие правительницы.

Михаил Львович знал наверняка: Елена Глинская, хоть и благоволит ему, не потерпит голословных обвинений. Она слишком умна и осторожна, чтобы поверить в заговор без достаточных доказательств. А если великая княгиня усомнится в его, Михаила, честности и заподозрит в попытке оклеветать князя-любимца, это, несомненно, положит конец его влиянию при дворе малолетнего Иоанна IV.

«Надобно способ сыскать, дабы доказательства раздобыть. Может, кого из ближних Шуйских и Бельских деньгой околдовать, дабы языки развязать? А может, через сестрицу корчмаря путь проложить? Может, посулить ей злато да защиту, ежели вести верные принесет? Али страхом ее взять, дабы задрожала да выболтала все, что ей ведомо?»

Каждый вариант таил в себе риски. Ошибку допустить нельзя — второй попытки не будет.

Михаил Львович встал с кресла и подошел к окну, всматриваясь в зимнюю мглу за стеклом. Его мысли кружились, как снежинки за окном.

«Вестимо, Шуйские с Бельскими — что два пальца на руке, вместе ходят, вместе и пакостят, — продолжал он рассуждать. — Коли одного за руку поймать, другие сами себя и выложат. Но как их на чистую воду вывести? О чем баяли они в корчме той? Почему забрели именно в питейный дом, а не в теремах своих засели? И как сию встречу с заговором против великой княгини увязать?»

В его глазах загорелся решительный огонек.

— Время еще на моей стороне, — прошептал он. — Пусть думают, что я ни о чем не ведаю. Пусть почуют себя в безопасности да расслабятся. Надобно людей верных расставить, чтоб ни единый их шаг не остался без пригляда. Пусть думают, что я глух да слеп, а тем временем все ходы-выходы их вызнаю. И когда они сделают ошибку — а они обязательно ее сделают, — я должен быть готов нанести удар. Такой удар, чтоб разом всех накрыть, чтоб не успели ни опомниться, ни схорониться. Пусть тешат себя мыслишкой, что они хитрее. А я буду ждать, ждать и собирать каждую крупицу — каждое их слово, взгляд, шаг. И когда придет мой час — они пожалеют, что родились на свет.

Михаил Львович снова взглянул в окно, но ничего в нем не увидел, настолько глубоко был погружен в свои раздумья. Его план постепенно обретал ясность, и он понимал, что начинать действовать нужно уже с утра.

В то же время в семи верстах от Кремля, в подмосковном поместье князя Семена Бельского, шла своя беседа. В просторном зале, украшенном охотничьими трофеями и старинным оружием, в больших креслах, обитых мехами, сидели двое — хозяин поместья и его гость, Василий Шуйский.

Семен Бельский время от времени поглядывал на сложенные у стены дорожные сундуки. Завтра ему предстояло отправиться в Серпухов — великая княгиня распорядилась готовить войска на случай войны с Литвой. Его брат Дмитрий уже выехал в Коломну, и оба князя не сомневались, что это не простое совпадение: их намеренно удаляют от двора, лишая возможности влиять на происходящее в столице.

Василий Шуйский неспешно потягивал медовое вино из резного кубка, не отрывая проницательного взгляда от своего собеседника; его пальцы нервно барабанили по деревянному подлокотнику кресла, выдавая внутреннее напряжение.

— Сдается мне, Семен Федорович, что литовка не просто так тебя с братом от двора отживает, — сказал он наконец то, что давно вертелось у него на языке.

— Верно мыслишь, Василий Васильевич. Не может быть случайностью то, что нас разом отсылают. Боится нас, значит, Елена Васильевна. Скоро и до тебя доберется.

— Даже не сомневаюсь в сем: сначала вас подальше отошлет, а потом и для меня пристанище отыщет. Пора нам княгиню Сабурову выуживать из монастырской неги — уж засиделась, что, гляди, заплесневела.

— Опасно, князь, Соломонию Юрьевну вмешивать.

— Да неужто мы сами руки марать будем? Помилуйте, Семен Федорович, бога ради! Гонцов верных исподволь снарядим в Новгород да Псков, укажем там людей надежных. Пускай оттуда и шепчут монахине Софии, что да как делать требуется. А коли баба не глупа, то сумеет выгоду из оного дела выудить.

Оба князя призадумались.

После громкого развода с великим князем Василием III Соломония Юрьевна, некогда блиставшая в златоверхом Кремле, приняла монашеский постриг под именем Софии. Удалившись в Покровский монастырь, она с энтузиазмом принялась за новое дело — создание прославленной школы церковного шитья. Здесь искусные мастерицы творили настоящие произведения искусства, украшая храмы великолепными облачениями и покровами.

В стенах обители София обрела новый смысл жизни, посвятив себя служению Богу и людям. Ее благочестивая душа не могла оставаться равнодушной к чужим страданиям, и вскоре монастырь стал известен искусным шитьем и щедрым гостеприимством не только в Суздале, но и далеко за его пределами. Каждый день княгиня-монахиня устраивала обильные трапезы для нищих, собирая за длинным столом всех голодных и обездоленных, кто искал убежища у монастырских ворот.

Благотворительность Софии не знала границ: она раздавала милостыню странникам, помогала больным и заботилась о сиротах. В народе говорили, что нет такого дела милосердия, которое осталось бы незамеченным этой удивительной женщиной. Бывшая великая княгиня Соломония Сабурова, а ныне смиренная монахиня София, превратила Покровский монастырь в островок милосердия и