Под знаком тибетской свастики - Фридрих Наумович Горенштейн

- Господин Ружанский, вы человек еще очень молодой и, судя по всему, склонный, как гимназист, влюбляться без оглядки. Его превосходительству вряд ли это понравится.

- Простите, господин есаул, но мои личные отношения с женщинами не должны касаться кого бы то ни было. Даже его пре­восходительства. Так, по крайней мере, происходит в приличном обществе, - сказал Ружанский.

- Николай Васильевич, - сказала Вера, - вы просто ревнуе­те. А между тем у меня с Мишелем обычные дружеские отношения. Однако не удивительно, если мы начнем испытывать друг к другу симпатию. Мы оба из хороших петербургских семей, у нас обнару­жилась масса общих знакомых. Мишель был студентом петербург­ского политехникума, я окончила Смольный институт. Я просто-на­просто стосковалась по прежнему обществу.

- Тем не менее, прошу вас быть осторожными, - сказал я.

В этот момент вошел барон, и разговор прекратился.

- Пишите приказ номер пятнадцать, - сказал барон и начал диктовать.

- Я начинаю движение на север и на днях открою воен­ные действия против большевиков. Как только мне удастся дать силь­ный и решительный толчок всем отрядам и лицам, мечтающим о борьбе с коммунистами, и когда я увижу планомерность поднятого в России выступления, а во главе движения преданных и честных людей, я перенесу эти свои действия в Монголию и союзные с ней области для окончательного восстановления династии Циней, кото­рую я рассматриваю как единственное орудие в борьбе с мировой революцией.

Барон диктовал, расхаживая по комнате, а когда он остана­вливался и поворачивался спиной, Вера и Ружанский по-прежнему незаметно, как им казалось, перемигивались, а то и просто томно смотрели друг на друга. Моему предупреждению они явно не вняли. Хуже всего, что и барон заметил эти любовные игры. Несколько раз он хмуро косился в сторону Ружанского и Веры, но продолжал дик­товать.

- Россия создавалась постепенно из малых отдельных час­тей, спаянных единством веры, племенным родством, а впоследст­вии особенностью государственных начал. Пока не коснулись Рос­сии непримиримые с ней по составу и характеру принципы револю­ционной культуры, Россия оставатась могущественной, крепко спло­ченной империей. Революционная буря с Запада глубоко расшатала государственный механизм, оторвав интеллигенцию от общего рус­ла народной мысли и надежд.

Барон вынул карманные часы.

- Мне, однако, пора на смотр мобилизованных. Поручик Ружанский, сможете продолжить диктовку без меня? - и протянул листы.

Ружанский взял листы, просмотрел их и сказал:

- Так точно, ваше превосходительство, я в политехникуме и в юнкерском училище считался специалистом по чужим почер­кам. Вашего превосходительства почерк я свободно разбираю.

- Начните, я послушаю, - сказал барон.

- Народ, руководимый интеллигенцией, как общественно-политической, так и либерально-бюрократической, - диктовал Ру­жанский, - сохранил в душе преданность вере, царю и Отечеству. Он начал сбиваться с прямого пути, указываемого всем складом души и жизни народной, теряя прежнее давнее величие и мощь страны, устои, перебрасывался от бунта к анархической революции и поте­рял самого себя.

- Отчего вы улыбаетесь, Ружанский? - вдруг резко прервал диктовку барон.

- Простите, ваше превосходительство.

- Вы диктуете святые слова и при этом улыбаетесь какой-то блудливой улыбкой.

- Я, ваше превосходительство … этого больше не повторит­ся, ваше превосходительство.

- Хорошо, - сказал барон, - я вернусь - проверю.

85. Сцена

Барон в моем сопровождении сел в автомобиль и поехал на площадь.

- В этот приказ я вложил свою душу, - сказал барон. - Сама победа над красными в Забайкалье для меня не цель, а средство. Главным по-прежнему остается план возрождения империи Чингиз-Хана и реставрации Циней. Ведь я знаю, война в Сибири, на русских равнинах должна продолжаться без меня. Долго воевать в России я не хочу. Походом собираюсь прежде всего укрепить свое положе­ние в Урге, где последнее время нетвердо себя чувствую. Среди мон­голов недовольство, а также появились красные монголы. Есть мо­настыри, где прячут монгольских большевиков. Кроме того, дезер­тирство. Слухи о походе вызвали новую волну дезертирства. Нужны решительные действия, нужна, пусть небольшая, но война, оттого так долго занимался я приказом номер пятнадцать, в нем идейный и тактический план войны.

- Ваше превосходительство, - спросил я, - но почему пят­надцать? Насколько я помню, в дивизии никогда раньше письмен­ных, а тем более печатных, приказов не издавалось. Были инструк­ции, но не приказы, Этот единственный, и он почему-то получил порядковый номер пятнадцать.

- Почему пятнадцать? - усмехнулся барон. - В монгольской астрологии все числа от одного до девяти имеют цветовые эквива­ленты. Единица есть знак белого цвета, пятерка - желтого. Число пятнадцать соединяет два знаменательных для меня цвета: я белый генерал и поклонник желтой религии.

- Значит, цифра пятнадцать выбрана по мистическим сооб­ражениям? - спросил я.

- Да. Кроме того, днем выступления на север я наметил два­дцать первое мая. По монгольскому календарю двадцать первое мая приходится на пятнадцатый день четвертой луны. Число пятнадцать ламами определено как счастливое для меня. Я надеюсь на мистику и на лам. А более мне не на кого надеяться, я испытываю нужду буквально во всем, но к Семенову не обращусь. Личных отношений между нами теперь нет практически никаких. Я мог бы поддержи­вать связь с Семеновым по радио, но я не делаю этого - сейчас же посыпятся советы, приказания, указания - все это не нужно. Что нужно - денег - все равно не дадут.

- Но, ваше превосходительство, атаман Семенов несколько раз присылал курьеров.

- Присылал, - сказал барон раздраженно, - присылал со вся­кими глупостями: то не трогать евреев, торгашей, то не обижать бурятских беженцев, его родственников по отцу, то не вмешиваться в дела Монголии, дабы не раздражать китайцев. Ныне я веду абсо­лютно самостоятельную политику, хотя по-прежнему ношу на пого­нах литеры АС - Атаман Семенов.

86. Сцена

На площади выстроены были мобилизованные. Среди них много пожилых людей, даже стариков. Барон пошел вдоль строя, расспрашивая о возрасте, занятиях, военных навыках. Я делал по­метки в блокноте.

- Выгребаем остатки способных носить оружие, - сказал барон, когда мы ехали назад в штаб, - из двухсот мобилизованных годных не более полусотни.

87. Сцена

Когда я вошел в штабную комнату, Вера и Ружанский быст­ро