Сестры Мао - Гэвин Маккри

class="p1">Строительные леса покрывали две трети фасада «Восточного ветра». Мужчины в касках и комбинезонах двигались среди металлических столбов, а больше всего их было на первом уровне, где к металлической раме прикручивали длинные панели из красного пластика, чтобы сделать навес над главным входом. Дом словно превратился в строительную площадку.

Дорис притормозила, открыла крышу машины и встала на ноги.

– Эй! – закричала она. – Саймон! Ты наверху?

– Господи боже, – прошептала про себя Ева.

Молодые люди со двора, их кортеж, стояли вокруг и смотрели, надеясь понять, в чем дело. Дорис их не прогнала, а Ева побоялась бы это сделать.

– Саймон! Да, привет!

Дрели стихли. Рабочие повернулись посмотреть на них. Саймон поднялся с колен и подошел к краю деревянного настила. Для Евы он был узнаваем по тем чертам, которые отличали его от ее отца. Нос, который скорее расходился по сторонам, нежели указывал вперед. Подбородок не впалый, а с ямочкой. На месте мясистых мешочков – печальные впадины, сбегающие по его щекам. Он был одет в джинсы и жилетку, в которых невозможно представить отца, у него было мощное, крепкое тело, которое, казалось, было одновременно и слабее, и сильнее из-за военных ранений: левая рука ампутирована по локоть, на шее и плечах – замысловатая паутина шрамов.

– Дорис? – ответил он. – А, посмотрите, кто это! Ева вернулась!

В отличие от ее отца, Саймон сохранил йоркширский акцент, с которым, по мнению Евы, он немного переигрывал.

Он помахал культей:

– Уже на каникулы, да?

Она подняла руку, а потом быстро ее спрятала:

– Да, дядя Сай, привет.

– Саймон, – сказала Дорис, – будь добр, откроешь дверь склада?

– Хорошо, – ответил он, – но…

В воздухе он очертил круг, указывая на мальчишек с Кингс-Кросс.

– …кто твои друзья?

– Эти джентльмены показали нам дорогу.

Сверлом дрели он немного сдвинул шлем назад.

– Да? Что ж, джентльменам придется подождать на улице.

Он вручил дрель одному из рабочих и тихо отдал несколько приказов. Спустился по лестнице, перешагивая две ступеньки за раз и держась за внешние перила, чтобы сохранить равновесие. Оказавшись на земле, он снял каску. Вверх взметнулся хохолок каштановых кудрей, которые он быстрыми круговыми движениями взъерошил ладонью.

– Вот и все, ребята, – сказал он, приближаясь к компании с Кингс-Кросс. – Шоу окончено.

Подходя к ним, он тяжело припадал на одну ногу, словно его тело уже не составляло единое целое с его волей.

– Я провожу их отсюда.

– Спасибо, ребята, – сказала Дорис. – Вы чертовски помогли.

Подростки попятились, но не отступили. Став случайными свидетелями непонятной сцены, они все же оказались в нее втянуты, а потому чувствовали, что обязаны накапливать впечатления, чтобы не возвращаться к ним в будущем.

Кивнув, Саймон велел Дорис следовать за ним. Она на первой передаче выехала на дорожку между зданием фабрики и пустырем. Леса над головой создавали впечатление туннеля. Дорис включила фары. Идущий впереди Саймон будто сам излучал свет; его странные очертания казались точными и четкими и были совсем рядом. Ева не любила, когда ее отец жалел Саймона, она считала, что испытывать это чувство к брату ужасно, но сейчас она и сама ощущала жалость. Она заставила себя почувствовать что-то другое. В итоге ее стало обуревать отвращение.

Они вышли во двор, ограниченный стенами фабрики, пустырем и задворками двух террасных домов. Саймон провел ее мимо кучи мусорных контейнеров и ящиков к широким металлическим ставням, которые он грубо, но удивительно ловко отпер и потянул вверх. Войдя внутрь, он включил свет, поманив Дорис за собой.

– Полегче! Здесь ценные вещи.

Внутри валялось еще больше ящиков, а с ними – различные картонные коробки, жестяные сундуки и пустые вешалки для костюмов. На стены опирались куски декораций, обрезки пластика и доски. Со стальных труб свисали фонари, они не работали. – Располагайся здесь, – сказал Саймон, указав на место между фальш-камином и старым диваном.

Места для машины здесь хватало, но открыть крышу полностью не получалось, Саймону пришлось держать ее, пока Дорис протискивалась через узкую щель.

Саймон взял чемодан Евы.

– Давай я понесу.

Они прошли за ним через низкую дверь, затем – по темному коридору, вверх по лестнице и, наконец, в большую комнату с высоким потолком, голыми кирпичными стенами и мезонином. Дорис взбежала по ступенькам наверх и скрылась за третьей из пяти дверей. Саймон провел Еву к новому бару, сооруженному вдоль задней стены. Смахнул пыль с единственного табурета.

– Садись и ничего не трогай.

Ева смотрела, как он поднимается по лестнице и идет к той же двери. Когда дверь открылась, оттуда донеслись голоса, когда она закрылась, звуки стали приглушенными.

Через считаные секунды Саймон вернулся.

– Я сказал им, что ты тут, – сказал он. – Удачи. Встретимся позже, ладно? В школе все хорошо?

Она кивнула.

– Рад слышать.

Он вышел через ту же дверь, через которую они вошли.

Она осталась одна. Тишину нарушал только звук дрелей снаружи. Ева ожидала, что здесь будет много людей, что актеры заполнят все пространство и будут раздражать, но вместо этого оказалась одна в огромной пустой комнате – холодной и сырой, несмотря на июльскую жару, – и это ее раздражало.

– Ева?

Мать опиралась на перила лестницы и смотрела на нее.

– Ты нормально добралась до дома?

После стольких громких мыслей в таком тихом месте голос матери показался ей нереальным. Острое лезвие звука в воздухе. Никакого эха. Ничего лишнего. Актриса.

– Мама?

Мать поманила ее рукой.

– Поднимайся, дорогая.

Пока она поднималась по ступеням, кровь медленно отливала вниз; с каждым шагом голова становилась легче, а ноги – тяжелее. Когда она оказалась наверху, мать сказала:

– Сюда.

И исчезла за дверью, оставив ее полуоткрытой.

Ева постучала ледяными влажными руками.

– Ой, ну, входи уже, Ева, бога ради!

Она бесшумно вошла в студию для репетиций, представлявшую собой большую прямоугольную комнату, одна стена которой почти полностью была занята окнами. Из-за солнечного света поначалу разобрать ничего не получалось. Привыкнув, она увидела на полу временные метки, нанесенные желтой лентой. Судя по блеску и витавшему в воздухе запаху лака, доски были покрыты недавно. Вдоль стен были расставлены стулья; на стене висела большая доска с различными заметками и набросками. В одном углу стояла вешалка с одеждой и ящик с реквизитом, в другом – стол с закусками. Справа находился стол режиссера, на котором стояли несколько пепельниц, часы, башенка из монет, лежали блокноты и ручки. За столом сидели ее отец, Дорис и Макс. Напротив, у стены с окном, стояло пианино, перед которым на низком табурете сидела ее сестра Айрис. Мать стояла на одной ноге рядом с Айрис: одной рукой