Игра в прятки - Лора Джонс

за то, что те явились поприветствовать его жену. Его жену! От этих слов у меня сводит пустой желудок. Впрочем, лучше она, чем Лара, рассуждаю я. Лучше пусть он будет женат на той, которая ему безразлична. Это умозаключение тотчас неприятно поражает меня.

Я замечаю мсье Вильгельма, который бесстрастно шагает по подъездной аллее к замку. Взгляд его случайно останавливается на моей сестре, вспыхивает и задерживается на ней, как и тогда, когда он смотрел на нее из своего кабинета в печатне. Я думаю, мсье Вильгельм – истинный зачинщик этого брака. Его заботят лишь богатство и общественное положение. А мыслями он по-прежнему пребывает в прошлом.

Фабричные о чем‑то перешептываются друг с другом, судя по лицам, они явно изумлены и задеты надменностью мадам. Зеленые букетики, приколотые в ее честь несколько часов назад, давно увяли.

Я перевожу взгляд с одного работника на другого, слышу, как они говорят о том, что с утра не ели, а потом долго стояли под моросящим дождем. Хотя денег у нас в карманах прибавилось, после засухи и заморозков хлеба на них можно купить меньше, чем раньше. Вчера на рынке он был просто ужасен: черствый, дурно пахнущий и черный, будто горелая корка. Я слышу, как какая‑то женщина позади меня жалуется: купила такой твердый хлеб, что хоть топором руби.

Над головой снова собираются тучи, сгущаясь и темнея. Кажется, они твердеют на глазах, превращаясь из белого пара в угольно-черную пыль. Достаточно одной искры, чтобы они вспыхнули и всё изменилось.

Призраки

Ортанс

Когда я вхожу в вестибюль, дабы поближе познакомиться с унылым обиталищем Оберстов, на крыльце меня пытается перехватить заурядная полноватая особа, суетливая, как наседка. Интерьер вестибюля, как я и ожидала, неизящен и ничем не примечателен. Совсем как эта женщина.

– Прошу вас, мадам, – умоляет она. – Позвольте мне представиться и показать вам замок.

Я поворачиваюсь к назойливой незнакомке, та умолкает и впивается взглядом в моего песика, будто никогда не видела ничего подобного.

– Я Бертэ Шарпантье. – Она приседает. – Ваша домоправительница. В прошлом – домоправительница мсье Вильгельма…

– Полагаю, моя спальня наверху? – Я пересекаю вестибюль и поднимаюсь по лестнице, но на верхней площадке останавливаюсь, размышляя, куда мне теперь: налево или направо.

– Если позволите, мадам, ваша спальня там, – говорит домоправительница мне в спину и направляется по коридору налево. В ее тоне слышится явная настойчивость, и, позволив ей проводить меня в комнату, куда она устремляется на всех парах, я задаюсь вопросом, в чем причина этого.

Нам с мужем отведены отдельные спальни, и моя оказывается довольно тесной. Стены в ней оклеены этими дурацкими обоями, которые производятся на мануфактуре Оберстов, а обстановку составляет разномастная мебель весьма средних размеров и качества.

– Это и есть мои покои? – осведомляюсь я.

Домоправительница теряется с ответом.

– Мы надеемся, вам здесь будет очень удобно, мадам, и вы будете счастливы в своем новом доме, – лепечет она.

Я лишь насмешливо фыркаю. «Удобно». «Счастлива». Эта женщина сообразительнее, чем мне показалось сперва.

– Кстати, я как раз собираюсь осмотреть остальной дом.

– Остальной дом, мадам? Сейчас, мадам? Может, вы сначала подкрепитесь?

– Нет. Я бы хотела увидеть все остальное, – отрезаю я, обнимая Пепена, который с подозрением рассматривает свое новое обиталище.

На щеках Шарпантье проступает легкий панический румянец, и она оглядывается через плечо, словно в поисках моего свекра или мужа. Но мужчины, вероятно, до сих пор на улице, с этим сбродом.

– Вы можете не утруждать себя показом комнат прислуги, если вас волнует это, – говорю я. – Мы начнем со спален.

Когда до сознания домоправительницы доходит, что я не собираюсь сдаваться, а хозяин не явится ее спасать, она наконец уступает.

В задней части здания, кроме моей, расположена еще одна спальня, а четыре, одна из которых принадлежит моему мужу, а другая – его отцу, выходят окнами на парадный двор. Однако настоящее веселье начинается, когда я добиваюсь того, чтобы мне показали запертую комнату, в которую можно попасть с верхней площадки парадной лестницы. Судя по местоположению, а также массивным двойным дверям, это наверняка самая большая из спален, а следовательно, она должна принадлежать мне.

– Теперь эта комната, – указываю я домоправительнице.

Та поджимает губы.

– Этой комнатой не пользуются, мадам. Вот уже несколько лет.

– В самом деле? Значит, нет причин, почему мне нельзя заходить внутрь, верно? Некоторые из только что виденных мною комнат тоже не используются, но их вы мне показали. Полагаю, у вас есть ключ?

Мое замечание лишает домоправительницу дара речи. Она либо не может изобрести отговорку, либо пытается сообразить, не следует ли ей солгать, заявив, что ключа у нее нет. Очевидно, последний вариант ее не устраивает, и она извлекает из юбок позвякивающую связку ключей.

– Мадам!

Выясняется, что я была совершенно права! Когда двери распахиваются, мы оказываемся в помещении, размерами намного превосходящем все остальные, с большими окнами-фонарями, откуда открываются виды на окрестности. Но обстановка комнаты навевает самые неприятные мысли.

Вся мебель закрыта светлыми чехлами, точно спальню собираются заново отделывать. Медленно приподняв за уголок ближайшую ко мне покрышку, я вижу томящийся под ней инкрустированный туалетный столик орехового дерева. Под другим чехлом скрывается комод такой же работы. Под третьим – великолепная кровать с балдахином на столбиках. Мучительный проблеск воспоминаний: то самое лето, четыре года назад, когда апартаменты моих родителей отделывались заново. Огромная круглая матушкина птичья клетка, накрытая полотняным чехлом, будто вигвам… Я покрываюсь гусиной кожей.

– Как я уже сказала, мадам, этой комнатой не пользуются, – отваживается произнести домоправительница.

Пепен, чувствуя мое беспокойство, глухо рычит и щелкает челюстями.

– Теперь я осмотрю нижний этаж, – сообщаю я домоправительнице ровным голосом, чтобы она не заметила, что мне не терпится вернуться на лестницу.

На нижнем этаже мне показывают череду чрезвычайно унылых помещений, самые большие из которых – столовая и гостиная. Филенчатая дверь в библиотеке, по словам домоправительницы, ведет в кабинет свекра, который мне, разумеется, нисколько не интересен. Однако череда других комнат – приемная, малые гостиные и музыкальный салон – вызывает некоторое любопытство: похоже, ими почти не пользуются. В последнем из этих помещений на ковре перед окном видны вмятины – призрачные следы пребывания когда‑то стоявшего здесь фортепиано.

Меня сопровождают обратно в вестибюль, где я останавливаюсь, терзаемая какой‑то смутной мыслью.

– Не желаете ли, чтобы я велела доставить в вашу комнату какие‑нибудь закуски и напитки? – осведомляется домоправительница.

Я велю принести графин холодного сладкого вина, и вдруг меня осеняет:

– Нет, погодите, мы еще не видели башню. Я заметила наверху окно, полагаю, там есть