Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

– Заткнись, Костя! – оборвал парень в тужурке и еще раз мгновенно и жгуче одарил меня своим странным, как бы подстерегающим взглядом.

Гешка! «Глаза черные, как у цыгана», – вспомнились слова Гутиной сестры.

Никакого сомнения, это он, Шошин. Могучие богатырские плечи, чуть сутуловатый и очень сильный, должно быть. Так вот он каков, Гешка Шошин, этот беглец, бросивший Гутю на произвол судьбы.

Мысль завертелась быстро-быстро, как белка в клетке. Я должен узнать, что он «за фунт изюму», но как это сделать? Вызвать на откровенность Гешку не просто. Чего доброго, оборвет на полуслове и уйдет.

Я обращаюсь к его приятелю:

– Погляди вон на ту девушку в синем платье. Блондиночка…

А Гутя-Ласточка с подругами голосисто вытягивала:

Жди меня, мой ласковый, мой радостный,

Я к тебе в заветный час приду…

Парень в дошке покосился на Гешку, усмехнулся:

– Понравилась тебе?

Отвечаю так, чтобы слышал Шошин:

– Судьба у нее трагическая. С ее матерью мы в одной деревне когда-то жили, и с отцом встречался, с Бурлаковым… А главное, с матерью одного парня… Напишу рассказ о ее жизни. Невыдуманный.

Костя хотел что-то сказать, но Гешка моментально одернул его, выпрямившись, точно ему кто всадил гвоздь в спину.

– Невыдуманный рассказ? – И черные, цыганские глаза Гешки заискрились недобрым светом. – Говорите, встречались с ее матерью, с Бурлаковым, ну и… с другими, и это все, что ли?

Я миролюбиво ответил:

– Для рассказа достаточно. Я ее встретил, когда она с матерью возвращалась из красноярской больницы завода Сибтяжмаш. Только чудом спаслась от смерти. Хотели ампутировать ноги, но врачи победили все-таки. Нелегко было, а победили. Я говорил с врачами. Ребенок у нее был – еще грудной. Умер. И все это произошло потому, что она сердце свое отдала одному парню, который потом ее бросил с ребенком.

Выстрел мой попал в цель. Лицо у Гешки потемнело, как небо перед дождем или грозою.

– Здорово! – вырвалось у Кости, но Гешка схватил его за рукав и отвел в сторону, от меня.

Наши глаза сцепились.

– Парня того опишете бандитом? – процедил он сквозь зубы.

Я спокойно пожал плечами, хотя по спине у меня гулял нервный холодок.

– Почему – бандитом? – спросил. – Напишу про него так, как говорили люди. Разные люди, и разные мнения.

– Понятно. – Гешка глубоко вздохнул. – Ну а ваше мнение, писатель, какое будет?

– Мое мнение? – Я призадумался. – Чтобы составить какое-то мнение о человеке, надо, как говорят, пуд соли съесть с ним. А я того парня в глаза не видел. Я думаю, тот парень – безусловно, честный и стоящий, если его могла полюбить такая вот девушка, как Гутя Бурлакова. Есть такая поговорка: «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Я знаю эту девушку. Какого парня она могла полюбить? Да такого же непримиримого ко всякой несправедливости. Ну а ты как думаешь?

Гешка Шошин молчит.

На его щеках играют желваки.

А голос Гути-Ласточки жалуется:

Жаль не то, что я тобой покинута,

Жаль, что люди много говорят…

Гешка достал из кармана папиросу, неторопливо прикурил ее и, вскинув на меня свои черные глаза, заговорил:

– Того парня не видели, значит?

– Нет. Но с матерью, Елизаветой Панкратьевной, часа два разговаривал.

– У матери – своя жизнь, а у парня своя. Никто чужую жизнь не повторяет.

– Это верно, – согласился я.

– Ну, так вот. Парень тот – я. Как у нас все произошло с нею, – кивок на сцену, – говорить нечего. Сложилось такое положение, что мне тогда труба пришла. Надо было как-то выцарапаться. Одному – легче. Махнул на стройку. Про то, что она бежала за мной, – не знал. Хотя думал, как бы она такой номер не выкинула. Еще предупреждал отца – своего отца, да он недоглядел, старик. Какой я человек? Говорить тоже не будем. Если имеете такой интерес, приезжайте на строительство и поработайте в моей бригаде, как вы сказали – «до пуда соли». Тогда картина прояснится.

Заглянул Олег Дрын, загородив собою просвет между двумя боковыми занавесками.

– Здорово получилась «Желудочная микстура»! – И, уставившись на Гешку Шошина, раскинул руки: – Гешка! Дьявол! Откуда?

Две руки сцепились в крепком пожатии.

– Ну, брось. Не жми. Знаю – сила. Откуда взялся?

– С высоты, Олег. С высоты.

– Со спутника свалился, что ли?

– Угадал. А ты все еще самодеятельностью заправляешь?

– Надо же веселить публику.

– Не только веселить… – ответил Гешка и покосился на меня. – Разве в Харламовске перевелись жирные индюки и индейки. Или ты примирился с ними?

– Да нет, почему? Вот сейчас подготовили три миниатюры. Завтра в совхоз поедем. Ты надолго?

– Там видно будет.

Олег возвестил всем, что приехал Гешка Шошин, и песню Гути-Ласточки с подружками как ножом обрезало. Когда я пришел на сцену, Гути не было. Люда шепнула мне, что Гутя ушла в гостиницу и будет там ждать меня. «Это же тот самый Гешка заявился, – шептала Люда. – Вы еще ничего не знаете… Может, Гутя расскажет…»

Подвыпивший Костя затянул фальцетом:

Не кочегары мы, не плотники,

Но сожалений горьких нет…

Участники самодеятельности обступили Гешку: всем интересно узнать, откуда он явился?

– Говорю же вам, с высоты. Дело идет к пуску первой очереди ГРЭС, а без нас, высотников, такое никому не провернуть. Мы еще не сдали трубу. Что смеешься, Галка? Какая ты румяная, как шаньга. Ты стала интересная, Галка. И ты, Людка. Поете?

Костя атаковал Галю:

Не откажите мне в любезности,

Со мной пройтись слегка туда-сюда,

А то погибнут в неизвестности

Моя любовь и красота…

Девчонки хихикали, отступая от Кости. Лично мне не по душе пришлась сегодня песня. Я бы никогда не стал вот так кривляться: «слегка туда-сюда»!

– Хорошо зарабатываете? – спросил Миша Кучуй.

– Заколачиваем будь здоров, – хвастался Костя. – Попробуй, поднимись на высоту в сто пятьдесят четыре метра и поработай там! Это же, можно сказать, в космосе! Когда спутники летают – за наши шапки цепляются. Одному как царапнул, так полбашки и оторвал.

Девочки смеялись, и только Леня Хорошаев, этот богатырь с младенческим выражением лица, одиноко жался на обочине сцены. Собрался уходить с Олей, уложив баян в черный футляр.

– Ты что там колдуешь, Ленька? – кивнул Гешка Шошин.

– Ничего не колдую.

– Женился, говорят, а все еще спину выгибаешь? Ты ведь на все руки мастер. И совесть через колено можешь перегнуть, лишь бы тебя не припекало. Битюг, а душа – заячья.

Хорошаев махнул рукой, забормотал, оглядываясь на ребят – не поддержат ли.

– Ты вот