Дельта чувств - Виктор Иванович Миронов

Элишат была красива и прекрасна. Эта женщина была красива красотой одновременно лукавой и обольстительной, которая шла от души. Тайт Мосул видел это, ведь глядела Ханна на него и за этой миловидностью крылась обернувшаяся женственностью воля и ум. Настолько была эта женщина выразительна, настолько полна воплощённой готовности к жизни. Она смотрела прямо на него, крылья её носика надувались, а верхняя губка нависла над нижней, самопроизвольно, без всякого напряженья мускулов, образуя с ней в уголках рта спокойную улыбку. Самым красивым и самым прекрасным было то, как она глядела: этот взгляд, в природу которой, без преувеличения, Элишат вложила всю прелесть. В нём глубокая, текучая, говорящая, тающая ласковая ночь полная серьёзности и насмешливости: ничего подобного Тайт Мосул не встречал или полагал, что не встречал.

– Батбаал! – воскликнула она и задала вопрос, который Батбаал легко угадал, – Когда соизволит явиться к ложу богини Владыка Надзора?

– Лишь только вы войдёте в лоно пещеры.

– Какая даль! – сказала она лицом и устами.

Но Ханна не торопилась вступить с ним в общенье, ведь он был лишь приютившимся пленником у её преисподней. Он был возле по её воле и оснований у неё для умиления было достаточно.

«Тайт Мосул – обещанный мне, о как болит у Аштарет сердце от нетерпенья! И прежде чем для нас зазвучат тимпаны и арфы, мы пойдём к ложу, и я буду перед тобой в нижнем храме, как перед богом»: так утешала она себя.

Можно было подумать, что местная богиня объятий, скованная в области человеческой, отыгрывалась на благословении Тайт Мосула, который вновь возвысился, как никто другой, так что на нём покровительство Аштарет сказывалось ещё сильнее, чем на ком-либо.

И вот, когда подошли к концу ритуальные танцы и приблизилось время, чтобы Ханна познала Тайт Мосула, а она радовалась безмерно и сердце её билось изо всех сил, как только ей стоило подумать об этом часе. Элишат дождалась его в чистоте своей крови и защищённая этой чистотой от порчи и хвори, таким образом в её цветистости и миловидности исполнялось всё, что Мелькарт нежно ей предвещал. Она была очаровательна среди могучих дочерей страны со своими изящными и совершенными формами, со своими мягкими вьющимися кудрями, с тонкими крыльями носика, с ласковым взглядом наполненного приветливой ночью и особенно своей улыбкой, которая создавалась простым смыканием губ. Нет, Элишат не была невежественна, чтобы не уважать чисто земное это светило, чьё состоянье тоже имело те же права на неё, как на богиню и она не могла освободить своё сердце от женского удовлетворенья по этому поводу.

Тайт Мосул в тот час был радостен, ведь он любил ту, что несла ему разделённую и разрознившуюся жизнь, потому что это была его жизнь, которую он, вновь, собирался познать у ног Элишат. Тайт Мосул сидел на базальтовом ложе Объятий в небрежной позе, немного нагнувшись вперёд, положив руку на бедро, подтянутой к туловищу ноги, так что на животе над самым пупком у него образовалась складка, и вытянув перед собой, пяткой в ложе, другую ногу. Эта вытянутая нога с изящным коленом и длинной, слегка выпуклой, тонкой голенью была всего приятней для глаз. На широких плечах, на верхней части груди росли волосы, которые подходили к нему так, как они могут подходить к статному мужскому телу. Это был владыка и царь милостью Дуумвира, могучий по духовным своим качествам, облагораживавшим и его внешность. В нём оказывало своё действие благородство, которое в глазах народа было приметой преемников или воплощений Адоная, и нисколько не зависело от рожденья. Волнующая глубина взгляда Тайт Мосула, совершенное его благообразие, изысканность его жестов и просвещение, построенное на созвучиях мыслей и мифических намёках речь, настолько располагали к нему Элишат, что та вскоре поцеловала его, чем снискала его одобрение.

– Адонай, Великая Мать, Адонай.

– Не затрудняй себя, Тайт, – сказала Ханна. – Я знаю, ты Адонис, проводник и открыватель дорог. Я удивилась бы если бы не встретила тебя здесь.

– Однажды ты должна была стать моей матерью, – продолжал Тайт Мосул. – Да, ты должна была ею стать и это фиктивно произошло. Ведь ты носишь между рогами солнечный диск в знак того, что в тебя время от времени входит солнце, чтобы породить с тобою молодой день и ты рождаешь множество сынов и дочерей.

– Но ты постарался осознать, что это естественно? – спросила Элишат.

– Того, чего я не знаю, я не мог бы тебе и сказать.

– Внимательность и осторожность – это земные качества, чего только не натворила беспечность.

– Действительно, необходимо рассуждать и быть осмотрительным. Ведь Дуумвир всегда знает, чего он хочет, и что делает. Образы Эшмуна дают слово и держат его ритуалом, он ставит завет и остаётся верен ему.

– От совокупленья Земли с Небом не родятся герои, и тем более боги. «Ты ведь это и сам признаёшь», —заметила царица.

– Ты говоришь мне это потому, что я это знаю.

– Я говорю разумные вещи, и я не собираюсь спорить с тобой, но признаюсь, что нога твоя красива и прекрасна, когда она вот так вытянута.

Тайт Мосул подтянул к туловищу вторую ногу и спрятал руки между коленами.

– Не обо мне речь! – сказал он. – Моё Величество накладывает отпечаток на текущую ночь.

– Ты говоришь пристойно, совсем как бог обеих стран. И ночь знает правду: тело у женщины такое же, как и у мужчины, пригодные для любви. Только лицо отличает одно тело от другого и внушает то чего желает, на что рассчитывает. Лицо – достояние мысли, у которого бойкое воображение.

– Я приму ласковую твою благодарность, – говорил Тайт.

– Здесь на ложе я принимаю бога в кромешной темноте ночи и тайна эта велика чрезвычайно.

– Я полагаю, что канделябр ты не затушишь, чтобы я мог видеть тебя, когда протянусь к твоему телу.

– Разве у тебя нет рук, чтобы видеть, и тебе нужно видеть глазами, чтобы полней насладиться моим трепетом.

– Но мне хочется видеть тебя глазами. Ведь не везде принято поступать так в темноте, не везде так предписывается.

Тайт Мосул был чист, он всё вымыл и голову, и тело в благословенной влаге омута святилища. Умастился и завился должным образом перед тем, как возлечь с богиней, которую он мог взять только чистыми руками. Тут у базальтового ложа сожглось много душистого масла, чтобы встретить приятным запахом благородную пару. Этот едкий дух