Дельта чувств - Виктор Иванович Миронов

Ханна была неизменно красива: душистое масло благоухало у неё с макушки по распущенным волосам, сквозь которые проступали золотые диски серёг. Тело её было приятно смугло, блестящие глаза доставали до висков, её носик свидетельствовал о её резвости, а её груди, сотканные из солнечного золота и лунного света, были самой совершенной выделки. Она нюхала лепестки лилии, угощала его лакомствами и разговаривала низким и серьёзным голосом. Говорила она о празднике рождества, о великом вознесении Мелькарта к солнечному стругу, у столпа которого она плясала и била в бубен, и пела, как его супруга и обладательница сладостного голоса. Эта тема была и важной, и приятной, но всё-таки этот разговор являлся только поводом, позволявшим заполнить разговором ожиданье того мгновения, когда наконец хозяйка пещеры даст ему ответ, когда он взволнует её, рассказав ей о своём желании. Ханна возлежала среди подушек с видом страдалицы, вымученно улыбаясь змеистым ротиком и ждала, когда придёт её миг. По образцу сна готовилась она открыться юноше и, как во сне, была уверена, что её представленье для него удастся.

Он сидел там, где в третий раз сидел с хозяйкой дома, плодовитой богиней, за десертом и лакомствами, финиками и чокался с самой богиней Аштарет, поднимая перед ней хмельную чашу. Аштарет, или Элишат его, которую он должен был сейчас получить, сидела с ним рядом и он, время от времени, целовал кончики пальцев её ног. Ханна смиренно склоняла голову, когда он целовал, и он тоже сидел молча, оглушённый такой праздничной суетой, с цветком лилии в руке. Он выпил вина и душа его растворялась в мыслях, отяжелела в его умащённом теле, и тело было его душой. Тайт Мосул думал, он постигал размышленьем, как бог устроил всё это, как бог явил ему такую возлюбленную, и он очень хотел радоваться своей победе над временем, над временем ожидания, назначенным ему, надо полагать, на претворение в жизнь его замыслов. Он хотел с хвалой на устах положить её – эту победу, это своё торжество, к своим стопам, ибо принадлежать она не могла никому иному, как богу, который через него, Тайта и через его деятельное терпенье поборет время. Всё, что являлось его затаённым желаньем, станет действительностью и путь: Элишат лежит перед ним под покрывалом, которое женщина скоро поднимет. И он очень хотел участвовать в своём счастье душой, но со счастьем дело обстояло также, как и с его ожиданьем, которое, чем дольше длилось, тем больше смешивалось с деловыми усилиями. Да, дорогой читатель, жизнь во плоти никогда не бывает сплошным блаженством, она противоречива и требовательна. Только тогда, когда счастье становится физической жизнью, душа становится ею – её дожидавшаяся: только тогда душа становится телом, от которого и зависит это блаженное счастье.

Тайт Мосул сидел, напрягши бёдра, и думал о своей мужской стати, от которой зависело теперь будущее, и которая обязана была показать себя в адетоне священной спальни. И это стать становилась чадным, обжорливым, пьяным и она находилась в его руках, и он был горд за Хора, который – будучи верховным владыкой жизни и всего будущего – отдавал власть плоти над часом свершенья, под знаком которым этот час находился. Поэтому Тайт целовал голое тело Элишат, когда та поднимала край шёлкового покрывала обещая быть рядом, как чистая жертва продолжению рода.

– Радуйся, притязающий на божественность, ибо пришёл твой день, наступил твой час сближения с богиней. Тебе будет оказано содействие по закону и договору. Будет оказано содействие мною, которую желает твоя душа, ты получишь меня, как того желаешь, и я буду послушна твоим объятиям. Это будет великий час для тебя, час поистине жизненно важный, равный самым великим часам твоей жизни, такой же великий, как час, когда ты получил благословенье на холме Бирсы.

Тайт Мосул слушал, наклонившись к богине опёршись тяжёлыми руками в ложе, он глядел на неё пристальным взглядом.

– Не в ужасе ли ты от счастья, что будешь обнимать богиню. Не пот ли катится по твоим бёдрам и даже голос, кажется, пропал у тебя. Не пропала ли у тебя и детородная сила? Богиня не простит тебе этого.

Адетон огласил её смех и тогда Тайт Мосул ещё раз поднял покрывало, и поцеловал живую плоть Аштарет. А Элишат, наконец, подняла вовсе с бёдер своих покрывало и легко поднялась, твёрдо держась на коленках.

– Пора, уже полночь, подойди ко мне, я тебя сведу с Аштарет, – говорила богиня.

Ночной ветер с силой ворвался в раковинообразное лоно святилища и устремляясь вглубь чрева трепал ковры и шторы, которыми украшены были стены, и наполнял внутренний покой шорохом и хлопаньем. Четыре колена их Общей Сущности упирались в трон, рождавший царей, тот самый, на котором он дважды уже пребывал, и который, для тепла, был устлан войлоком, а поверх, которого ещё и пестротканым ковром, и таким же ковром были устланы ступени, ведущие к нему. На нём же во множестве были раскинуты подушки и покрывала. Они были одни в полумраке от зажжённых ламп канделябра.

– Милая голубка моя, зеница моего ока, сердце моей груди, – говорил он ласково. – Гранатовое моё яблоко желает тебя.

От избытка чувств голос его сорвался. Время, которое он ради этого часа с терпеньем и нетерпеньем преодолел, преобразило его растроганностью, а мысль, что и она ждала вместе с ним и видела себя у цели своего желания, заставляла его растроганное сердце биться ещё сильнее. Такова божественность этого акта, тут сразу и растроганность, и радость, нежность и чувственность, здесь – от потрясения – напрягалась и его мужественность.

– Ты нашла меня, как я нашёл тебя. И ты избрала меня среди многих людей, и я служил тебе, и это время лежит у наших ног. Вот он, лань моя, моя голубица, вот он цветок! Ты видишь его, и ты находишь его. Я приложу твою руку к этой веточке, чтобы ты взяла её, и я дам её тебе, и мы будем едины.

– Руку я не отпущу потому, что люблю твой цветок и люблю косточки лепестков хорошо мне знакомые и я, к радости, своей узнаю их в сумерках, и для меня цветок твой, как ты сам и, как всё твое тело. Любимый, ляг рядом со мной, здесь места хватит для двух. Ты ждёшь меня и моей нежности, меня охватывает восторг, и он сильнее меня, и я изнемогаю от него. Скажи мне, ты тоже восхищён величием этого часа?

– Для меня блаженство быть рядом с