Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев

с братьями своими, Рюриком и Васильком, держали они столы в Червонной Руси. Лет восемьдесят-девяносто назад это было. На чужое мой дед не зарился, но своё оберегал и оборонял крепко. Василька – того вороги ослепили. Но он, даже слепой, меч в руке держал! На Рожни поле тогда, под Свиноградом, побили Володарь с Васильком киевского князя Святополка. Крепко досталось ворогам. Вот с той поры и держит род наш землю Галицкую. Не смели более киевские князья на неё посягать. А если кто и отваживался, то получал по зубам. Как Давидович. Вот уж ворог был, так ворог! Долго я с ним боролся…

– А прадед твой? – продолжала любопытствовать молодая женщина.

– Ростислав Владимирович. Лихой был рубака. Говорят, и красавец был первый на Руси в то время. Это же седая старина, Фотиньюшка! Мотался из волости в волость, нигде места себе не нагрел. Домчался до Тмутаракани. Там его и отравил грек один, катепан[199] из Херсонеса. Двадцать девять лет прожил всего. Трое сынов малых, дщерь остались. Так вот.

– А правда, что твои мать и прабабка были угринки?

– Да, правда, – подтвердил Ярослав. – Мать я не помню. Мал был.

– Ты угорскую молвь разумеешь?

– Кое-что уже позабыл. Но, вообще-то, да. Говорил без толмача.

– Как здорово!

Фотинья захлопала в ладоши. Потом она вдруг мигом посерьёзнела, откинула за плечо косу, нахмурила чело, промолвила:

– Вот видишь. Все у тебя в роду – княгини, королевны, царевны. А я? Нет, княже. Утешила я тя. Верно ты сказывал. Но… тебе княгиня надобна. Настоящая… Прости, коли несуразицу плету. Токмо простая я девка. И таковой останусь. Наград, даров щедрых не ищу. Не по мне жизнь ента: приёмы, пиры, заботы княжеские… Ты прости.

Она разревелась, уткнувшись лицом в подушку. Ярослав гладил её по волосам, успокаивал. На душе было муторно. И всё же он понимал: она права! Да и не хотел он, и боялся, что повторит Фотинья горькую судьбу Настасьи. Ведь не в одних Вышате с Коснятином да Зеремеем было дело. Сегодня они, заутре другие придут! Дело – в Руси Червонной, в его, князя, положении среди прочих родичей и иноземных владык. Ибо где князь – там и держава его. И ради державы, ради покоя в ней должен он…

Он не выдержал, вскочил с постели, метнулся в соседнюю камору, упал на колени перед Богородицей. Слёзы горючие текли из глаз. Молитву прерывали рыдания…

Фотинья исчезла, пропала на несколько дней. Через подружку свою, чернобровую Порфинью, передала, чтоб не искали её. Потом она вдруг появилась, бледная, худая, сказала князю просто, без затей:

– Не будет у меня робёнка. Вытравила плод. Ни к чему оно. Я ещё рожу, потом. Ты извини. Топерича… надобно мне отъехать. К отцу, за Днестр. А ты… тебе княгиня нужна… Не я. И потом, у тебя есть сын. Он наследует стол Галича.

Когда попытался Ярослав её обнять, она отстранилась, отодвинулась, отвернулась. Сбежала решительно с крыльца, махнула ему издали рукой, крикнула, улыбнувшись:

– Прощай! Не ищи меня!

Она скрылась за воротами, навсегда ушла из его жизни, словно видение мимолётное, ангел светлый, посланный ему для кратких мгновений утешения.

Ярослав стоял на крыльце. Ветер швырял ему в лицо снег. Было тоскливо, тягостно, уныло, одиноко.

Глава 57

Неподалёку от Луцка, на левом берегу Стыри, посреди зелёных дубовых рощ раскинулся Гай – загородный двор луцких князей. Высокие, изузоренные резьбой, подведённые киноварью башенки с крышами-конусами, устроенные по краям и посередине дворца, устремлялись в голубой простор неба. По соседству с ними располагалась выложенная из белого галицкого камня церковь. Двор ограждал тын из острых кольев. Посреди роскошного сада красовался небольшой пруд с чистой, как слезинка, водой.

Привольно, легко дышится в Гае в летнюю пору. Щебечут птицы, стрекочут в траве кузнечики, чудится, будто попал ты в рай – ирий древних славянских сказаний. Луг перед домом усеян жёлтыми огоньками одуванчиков, синеют васильки. Из цветов девушки собирают венки, украшают ими свои головы. В месяце червене загораются на соседних холмах яркие купальские костры, шум и веселье наполняют Гай.

Зимой жизнь в Гае замирает, замерзает пруд, на берегах коего пережидают холода редкие утки, голые чернеют могучие дубы. Князья в такое время в Гай выбираются нечасто, разве на ловы в окрестных пущах. Но нынче Ярослав Изяславич с семьёй и ближними боярами внезапно нагрянул в свой загородный дом. Закипела в красивом тереме жизнь, забила ключом. Забегали, засуетились холопы, заскакали гонцы. Шумом, гамом наполнился Гай.

Луцкий князь был мрачен, ходил по светлым горницам, вдыхал чад топящихся печей. Не приспособлен гайский дом для зимы. За князем следом поспешал едва ли не вприпрыжку боярин Онуфрий – седобородый маленький старичок.

Они поднялись на верх башни, под самый купол. Отсюда открывался вид на окрестности, как на ладони, лежала перед ними Стырь. Вдали, за рекой, проступали в дымке снежной строения Луцка. С северной стороны подходил вплотную, местами цепляясь ветвями дерев за тын, густой лес.

На просеке, выводящей к воротам, показался небольшой конный отряд. Впереди прочих на белоснежном статном фаре с долгой гривой держался могучий исполин, ростом на голову выше всех. За плечами его колыхался княжеский плащ – корзно, на плече сияла серебром дорогая фибула, голову покрывала горлатная шапка с алым верхом. Огромный меч в ножнах висел на боку.

– Наконец-то скачет, – угрюмо обронил Изяславич.

Сопровождаемый Онуфрием, он поспешил вниз, к воротам.

Долго ждал луцкий князь своего родича, туровского Святополка. Надежду имел, что Святополк сумеет окончательно примирить его с грозным галицким соседом.

– Здорово, вояка! – с усмешкой хлопнул великан Изяславича по плечу. – Чего хмур ходишь? Давай-ка в дом меня веди. Сестрицу свою проведать хочу.

Молодшая сестра Святополка, княжна Мальфрида, была замужем за сыном луцкого князя Всеволодом. Близкое родство сдружило двух князей, частенько охотились они вместе в волынских лесах и учиняли в Гае роскошные пиры. Но сейчас Святополк, упредивший Ярослава грамотой о своём приезде, явно не охотиться и не пировать собирался. И не на сестрицу глядеть, верно, такожде. Иная была у туровского владетеля думка. Поручил ему по старой дружбе галицкий князь сыскать добрую невесту. Чтоб собою была красна и не вредна норовом.

Прошёлся Святополк по двору, по скрипучему снегу, поглядел по сторонам, вздохнул, брякнул, вроде как невпопад вовсе:

– Да, измельчало княжьё! Где богатство былое, отцами нажитое? Всё поделено, всё по рукам разноличным разошлось!

Князья направили стопы в горницу, сели за стол. Рядом с Ярославом расположился маленький живчик Онуфрий. Сколь же мал он