Тамара. Роман о царской России - Ирина Владимировна Скарятина

Когда он покинул комнату, чтобы, по его словам, выпить бокал портвейна в Ванькином кабинете, она покачала головой и вздохнула.

"Он уже вылакал достаточно и без этого дополнительного бокала – или двух, или пяти, или десяти!" Затем она добавила: "Нам уже слишком поздно что-либо предпринимать в отношении твоего брака, но если ты сама хочешь что-то сделать, Тамара, прямо сейчас, то ещё не поздно. Я помогу тебе во всём, что бы ты ни решила".

Молча обняв её за хрупкие плечи, я крепко прижала к себе. Она была такой милой, такой мягкой и нежной, и я любила её всем сердцем. Много раз она улаживала мои разнообразные "цыганские" трудности и со всей своей житейской мудростью, опытом и тактом давала советы, направляя меня в трудные минуты, приглаживая мои взъерошенные пёрышки и заливая целебной мазью доброты и понимания незаживающие раны в душе испуганной или сбитой с толку маленькой девчушки.

Она лично знала прабабушку Доминику на пике успеха той в Санкт-Петербурге, да и позже, когда та уже жила в уединении, почти всеми забытая. И теперь снова о ней заговорила.

"Она была необычной женщиной, сильной и мужественной, – серьёзно сказала мне Наталья. – И ты, Тамара, всегда должна гордиться тем, что являешься её правнучкой. Ведь ты похожа на неё, в тебе много от неё, гораздо больше, чем в Ваньке, Таньке или ком-либо ещё, в тебе горит её огонь. Всегда высоко неси пылающий факел, который она тебе завещала, используя его, чтобы лить свет, где бы ты ни находилась, всё больше и больше света во времена тьмы и страданий. Помни слова: 'Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного'50. Помни же о них каждый день своей жизни и пообещай мне, что будешь стараться поступать соответственно, что бы ни ждало тебя впереди".

Будучи глубоко тронутой, я, опустившись рядом с ней на колени, поцеловала её маленькие морщинистые ручки.

"Я постараюсь, Тётушка, я сделаю всё, что в моих силах", – шептала я, пока та гладила меня по волосам, бормоча свою обычную молитву: "Спаси и сохрани чадо Твоё, Господи, и направь шаги её вверх по лестнице, ведущей на Небеса и в жизнь вечную".

Несколько секунд мы молчали, а потом она рассмеялась.

"Смотри, что я тебе принесла! – радостно промолвила она. – Должно тебе понравиться. И я сделала всё это сама, в одиночку, для тебя. Это, Тамара, мой факел, который я тоже тебе передаю".

И, развязав белую ленточку, она показала мне небольшой томик, тонкие листы которого были плотно исписаны её мелким почерком.

"Ой, что же это, Тётушка Наталья, душенька, что это?" – взволнованно воскликнула я.

"Это летопись нашей семьи, Тамара, те истории, которые я рассказывала тебе так много раз, снова и снова. И, кроме тебя, они никого по-настоящему не волновали, а я ужасно боялась, что ты когда-нибудь их забудешь. Поэтому я и записала их все для тебя. Вот они, голубка моя. Когда меня не станет, ты будешь вчитываться в каждое слово и знать, что в любом из них – мой поцелуй и бессмертная любовь к тебе".

Ослеплённая слезами, я снова с ней обнялась, и мы долгое время сидели, прижавшись друг к другу в тишине и полном взаимопонимании.

Когда же она ушла, я почувствовала, что не могу видеть никого, и уж точно не Алексея, переполненного до краёв портвейном, и, отправив ему с Няней свои "сожаления", двинулась в спальню, чтобы там прочитать небольшую рукопись. Из всех моих свадебных подарков это был действительно наилучший и, как и представила его двоюродная бабушка Наталья, "гораздо более ценный, чем злато, серебро или драгоценные камни".

Пока я читала, в мою комнату вошла Мама и села на диван. Она выглядела страшно взволнованной и нервозной, а на её щеках горели два ярких пятна.

"Подойди ко мне, Малышка, дорогая, – жалобно позвала она, протягивая ко мне руки. – Мама хочет сказать тебе что-то очень важное".

Я встревоженно, не двигаясь, на неё уставилась. В ту минуту, когда она промолвила эти слова, я поняла, что за ними последует и о чём пойдёт речь! Она намеревалась исполнить свою задумку и провести со мной накануне моего венчания "библейскую" беседу, как и обещала во время моей помолвки.

Боже правый, ведь она явно собралась объяснить мне притчу о том, как оставить своих отца и мать и прилепиться к мужу! Я видела, что она пребывала в мучительном замешательстве, ненавидя саму мысль о таком разъяснении и всем сердцем желая, чтобы земля внезапно разверзлась и поглотила её прежде, чем она начнёт вещать.

С несчастным видом я опустила глаза и принялась рассматривать носки своих старых туфель. Это обещало стать для нас обеих ужасным испытанием! Неужели ситуация была ещё не совсем плоха, чтобы желать усугубить её подобными разговорами "по душам" на темы, которые всю мою жизнь были под запретом! Если б только мы раньше были близки, обсуждая в прошлом любые моменты, тогда нам было бы легче. Но как прикажете забыть те случаи, когда я задавала важные вопросы, а она сильно раздражалась и ругала меня за "извращённый ум и греховное воображение". То было типичным положением дел в отношениях матери из викторианской эпохи и дочери из двадцатого века, создавшим меж нами пропасть, которую теперь, слишком поздно, она решилась попытаться преодолеть.

"Пожалуйста, Мамуся, не надо, – жалобно пробормотала я. – Почему мы именно теперь должны говорить о чём-то особенном?"

"Потому что это вполне естественно и так и подобает поступать матери и юной неопытной дочери накануне её венчания", – ответила она чуть более твёрдо.

Затем ровным голосом, не глядя на меня, она, как я и предполагала, процитировала текст из Священного Писания.

"И это, дитя моё, означает …" – глядя куда-то поверх моей головы, приступила к объяснению она.

"О, умоляю, умоляю, умоляю, Мамуся, прекрати! – вскакивая и бросаясь к ней, закричала я. – Я не буду тебя слушать. Я заткну уши! Ты не должна, ты не станешь, ты не имеешь права …"

Растерянная, она воззрилась на моё охваченное паникой лицо.

"Почему, Детка? Я и не знала, что тебе известно нечто такое, что способно так тебя расстроить, тебя, мою невинную Малышку! Почему? Что ты знаешь? Расскажи своей Маме".

"Ничего, Мамуся, абсолютно ничего! Я и не хочу ничего знать! – жалобно причитала я. – Пожалуйста, не мучай меня, умоляю, оставь меня в покое …"

Покачав головой и глубоко вздохнув, она обняла