Тамара. Роман о царской России - Ирина Владимировна Скарятина

"Что ж, хорошо, – наконец произнесла она. – Я ничего не скажу, только вот это: беспрекословно повинуйся своему мужу, Тамара, даже если его требования будут порой казаться тебе аморальными. Доверься ему и позволь направлять тебя, уча быть хорошей, послушной женой. Помни, что в жизни есть много вещей, которые мы, женщины, должны переносить безропотно, ибо такова Божья воля".

Перекрестив затем мою склонённую голову, она встала и медленно вышла из спальни, а я ещё долго сидела, уставившись в стену невидящим взором.

"Божья воля", – сказала она. Но была ли это Его воля, подумала я, или воля человека? В моём случае воля Алексея, поддержанная Мамой?

О, как же мне правильно поступить? Убежать от всего этого, пока ещё есть время, или подчиниться, позволив формировать мою жизнь в соответствии с их желаниями, а не моими?

Сначала, будучи девочкой, я должна была "почитать и слушаться" своих отца и мать во всех важных вопросах, делая то, что те мне говорили; затем, уже как замужней даме, мне следовало "почитать и слушаться" своего мужа.

Слушаться, всегда кого-то слушаться! Но где же тогда была моя свободная воля? Или именно Божья? Как мне было узнать правду?

Озадаченная и уставшая от беготни этих мыслей, я решила помолиться и, опустившись возле своей небольшой старой кровати на колени, с закрытыми глазами стала читать "Отче наш".

"Всегда произноси Молитву Господню, когда ты в беде или сомневаешься", – каждый раз повторял мне отец Трофим.

Но когда я дошла до слов: "Да будет воля Твоя", – меня словно пронзило электрическим током. Открыв глаза, я прекратила молиться и переместилась на корточки.

"Ну вот, опять, – в отчаянии подумала я, – 'Да будет воля Твоя' …" Но откуда мне знать, в чём состоит "Твоя воля"? В моём случае выражает ли она себя через мою мать и должна ли я беспрекословно ей подчиняться, повинуясь, таким образом, и Богу? Или это тот голос, который, не стихая во мне, твердит: "Беги, Тамара, беги, пока не слишком поздно"? Какой из этих двух голосов истинный?

Вскочив на ноги, я принялась мерить шагами помещение.

"Я знаю, что нужно сделать, – прошептала я. – Я сейчас прогоню все мысли и оставлю свой разум, свою душу совершенно пустыми, будто чистый лист бумаги, на котором может появиться Его послание. Или, быть может, Голос заговорит со мной так, что я действительно его услышу. Или твёрдое убеждение в том, что является правильным, овладеет всем моим существом. Я сделаю это сейчас, в этот самый миг".

Я встала абсолютно неподвижно, крепко зажмурив глаза.

"Итак, я выметаю прочь свои мысли, – пробормотала я, – все свои мысли, все до последней. Вот, они пропадают! Всё, что остаётся, – это пустое пространство. Теперь оно совсем пустое … И теперь я вижу белый свет! Он медленно заполняет собой это пространство, заполняет его и заполняет до тех пор, пока не останется ничего, кроме этого белого света. Вот где неожиданно появится знак, который укажет мне на Божью волю. Белый свет, белый свет, белый свет, не покидай меня!"

Я стояла посреди комнаты, не двигаясь и напряжённо ожидая появления знака. На протяжении нескольких секунд я могла видеть этот свет, не обжигавший, будто яркое пламя, а равномерно разливавшийся по всему моему телу. Затем он стал исчезать, и по мере того, как угасал, мои мысли хлынули потоком обратно.

Всё было кончено! Я вымела всё из своей души, её наполнил таинственный свет, и я ждала Божьего послания, ждала и ждала. Но ничего не случилось, совсем ничего.

Разочарованная и разбитая, я забралась в постель и, натянув одеяло на голову, попыталась уснуть.

Но за всю ту ночь я так и не смогла сомкнуть глаз и в итоге в своём розовом фланелевом халате и мягких тапочках с зайчиками прошлась по дому, заходя в разные комнаты, чтобы ненадолго присесть на какое-нибудь любимое кресло, диван либо ковёр и думать, думать, думать – в основном о прошлом.

В Маминой гостиной я долго лежала перед камином, в котором ещё тлело несколько алых углей, вытянувшись во весь рост на белой медвежьей шкуре, которую мы называли Мишка Медведь, и его здоровенная белая голова поддерживала мою чёрную, как делала тысячи раз с тех пор, как я родилась. И пока лежала, таращась на потолок, где мерцали красноватые отблески догоравших в камине углей, я думала о той важной роли, которую он всегда играл в моей жизни.

Именно на Мишке я научилась ползать, хватаясь, когда никто не видел, за его белую шерсть, что объясняло появление на шкуре маленьких голых участков; именно на Мишке я слушала Мамусины сказки или истории о семье двоюродной бабушки Натальи, грея пальцы ног у огня и лакомясь сухим печеньем, размоченным в горячем молоке.

Именно на Мишке я спала, и плакала, и дрыгала пятками, и шалила, и учила, лёжа на животе, уроки, и читала свои любимые книги.

И стоя именно на Мишке, я встретила Алексея в день нашей помолвки и, потирая ноги о его шерсть, изо всех сил пыталась вызвать искру, которая заставила бы нежеланного мужчину подскочить. Увы, это был единственный раз, когда верный Мишка меня подвёл.

И вот теперь я прощалась с ним, шепча в его лысоватое ухо: "Когда в следующий раз ты почувствуешь меня на своей спине, Мишенька, душенька, я буду другим человеком, замужней дамой, возможно, с собственным ребёнком, который будет ползать по тебе, как прежде делала я. Кто знает? Пожалуйста, будь добр к нему, Мишка, душка, если я умру, и не очень огорчайся, если он ещё чуточку повыдергает у тебя шерсть".

В Ванькиной берлоге я свернулась калачиком на нашей любимой турецкой тахте, вспомнив обо всех наших песнях и танцах, о Грише, о Бэй, о Ванькиных возгласах и Танькиных объятиях, отчего принялась рыдать и нарыдалась так, что в итоге заснула.

Именно там Няня обнаружила меня в шесть утра в день моей свадьбы.

"Боже мой, и что всё это значит? – воскликнула она, в смятении всплеснув руками. – Как обычно, вместо того, чтоб отдыхать и выглядеть на все сто, ты совершаешь ошибку. Поторопись-ка, душенька, умыться и одеться, так как пора идти к заутрени".

Вместе мы пошли в ближайшую церковь, и перед службой я исповедалась, рассказав батюшке о том, что произошло со мной этой ночью и как я пыталась получить знак от Бога, но тщетно.

"Так откуда же мне знать, какова Его воля?" – безнадёжно спросила я.

Священник пару секунд молчал. Затем вздохнул.