Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

– Ты ответишь: «Меня взяли на пароход не русалку изображать, а работать». И чтоб было в точности. Никаких русалок! – И после минутного раздумья неожиданно сказал: – Хочешь выйти замуж?

– Это я-то замуж?!

– Ну, не я же!

– Кто же такую возьмет-то? Одначе никто не возьмет.

– Человек найдется, не беспокойся. Только заруби себе на носу: со всей прежней жизнью покончено. Ты девушка, должна себя уважать, в конце концов! И держаться, как полагается. Пусть тебе вся твоя прошлая жизнь во сне приснилась. Ясно? Смыслишь?

– Смыслю? – усомнилась Граня. – Должно, смыслю, – вздохнув, подтвердила.

– Хочешь учиться грамоте?

– Еще бы! Буковки-то я самоучкой выучила. Боженька дал мне букварь.

– К свиньям твоего Боженьку. Чтоб ты его никогда не вспоминала. Мы еще доберемся до Боженьки – небу жарко будет. Погоди, настанет такой час. Социализм будем строить.

Граня, безусловно, понятия не имела ни о каком социализме. Может, новый город или что речное. Но крепко запомнила последние слова механика: если она хоть раз изобразит русалку, то ее высадят на первой пристани. Граня не в шутку перепугалась. Верила – механик исполнит свое слово. Но как же быть с капитаном и лоцманом?

Не прошло дня, как сам капитан позвал Граню. «Ну, Граня, подберись, поднарядись и приходи в половине девятого изображать русалку». У капитана было одно время – половина девятого.

Сразу от капитана Граня пожаловалась механику.

– Я же сказал, никаких русалок! Забудь, что он тебя звал. А если спросит завтра – скажешь, что ты работаешь не в должности русалки.

Граня так и поступила. Капитан дважды посылал за нею своего верного матроса, Каланчу, но она отказалась наотрез. На другой день капитан заявил Гране, что он спишет ее на берег.

– Тогда я пойду к механику, – ответила Граня.

Капитан вылупил белые округлые глаза и выругался, как последний извозчик.

– Катись!..

Но с парохода не списал. Это была первая победа Грани, и она почувствовала, что и у нее есть права!..

Хуже было с лоцманом. Когда Граня отказалась от роли русалки, лоцман сграбастал ее в охапку и повалил на постель. Граня заорала во все горло и вцепилась в остатки скудных лоцманских волос на висках. Лоцман схватил Граню за горло, но тут кто-то сорвал дверь с замка. И не успела Граня глазом моргнуть, как грузная туша лоцмана, как надувной шар, отлетела в сторону. И только тут Граня увидела Илью Васильевича.

– Спасите-е! – залилась Граня. – Сильничать хотел, лоцман-то. Ой, матушки!..

Потом Граню вызвали на заседание судового комитета, а неделю спустя на пароход явился комиссар из порта. Не Граню, а лоцмана списали на берег…

Когда над обмелевшим Иртышом начали пениться белокурые туманы, а с прииртышских степей подули холодные ветры с песком, у Грани с Ильей Васильевичем состоялся еще один разговор в той же каюте. Илья Васильевич сказал ей, чтобы она привела себя в порядок, поднарядилась бы и пришла бы к нему вечером. У Грани от таких слов механика екнуло сердчишко: «Ужли русалку изображать?» – подумала она. Капитан говорил так же. «Одначе все мущины на одну колодку, – вздыхала Граня, со старанием промывая свои роскошные волосы. – Для Ильи-то Васильевича покажу себя. Приглянулся он мне очень! Обходительный человек. Душевный и внимательный. Ишь, как лоцмана-то турнули. Знать, власть вся у Ильи Васильевича, даром что он неприглядистый. Вот уж покажу себя!..»

После бани нарядилась в единственное сарпинковое платье с красными маками по белой ткани, изумительно уродующее толстенькую, приземистую фигуру Грани. Оно ей нравилось – другого не имела.

Перед дверью каюты механика едва перевела дух: страхота! А вдруг механик заметил что за ней да позвал, чтобы вынести свой приговор? «Господи, хоть бы добром кончилось», – печалилась Граня, едва осмелившись поднять руку. Постучала позвонком пальца, как дятел носом, и замерла в ожидании.

Дверь открыл сам Илья Васильевич.

– Ну, проходи, гостья.

У Грани шея сама по себе втянулась в плечи.

– Проходи, проходи. Чего испугалась? – удивился Илья Васильевич. – А я думал, что ты окончательно выпрямилась.

– С испуга я.

– Когда у человека чистая совесть, ему нечего бояться. Держись смелее. Сегодня у нас последний рейс. Знаешь? Ну вот. Потолкуем, как жить в дальнейшем. Я на Иртыше не останусь. На Енисей потянуло. Садись к столу – невестой будешь.

На столе был собран обед на два прибора. В двух бутылках темнело виноградное вино, какое Граня видела только у капитана. Илья Васильевич сам разлил вино по рюмкам и подал Гране.

– Вино-то под запретом, Илья Васильевич.

– Не вино, а водка и самогонка под запретом. Как же можно справить свадьбу без вина?

– Свадьбу? Аль кто женится?

– Не кто, а мы с тобой. Или я для тебя неподходящий жених? Смотри, Граня, тебе виднее.

– Што вы! Што вы, Илья Васильевич! Смеетесьто зачем, одначе?

– Не смеюсь. Правду говорю. На всю жизнь, Граня, какая бы она ни была, – горькая или сладкая. Вот и говорю: поженимся давай да махнем на Енисей. Заживем во как! Горя ты повидала. Хватит, кажется? При советской власти на одном горе жить нельзя. Времена стали другие. Ты их, правда, не заметила. Но тут твоей вины нет. Мы еще не успели многое сделать после гражданки. И сусики живут, и лоцмана такие, какого мы списали. Но погоди, другая будет жизнь. Социализм будем строить. А при социализме в нашей жизни не останется места для сусиков и проходимцев-лоцманов – выметем! Как навоз из конюшни. Вот и будем мести вместе. Согласна?

– Аль вправду говорите?

– Вправду, Граня.

Граня от неожиданности то краснела, то бледнела.

– Согласна?

– Если вправду, я… молиться на вас буду! На колени стану!

Илья Васильевич не дал стать на колени.

– Ну, ну! Без унижений! Ты такая же, как я. Без всяких унижений. – И как того не ожидала Граня, Илья Васильевич обнял ее и поцеловал.

– Душу мою израненную пожалели, – лепетала Граня сквозь слезы, прижимаясь к Илье Васильевичу. – Сколько раз думала: ужли бог не видит, как я мучаюсь? Знать, увидел! Он все видит, бог-то!..

– Не надо слез, Граня. Что же ты ревешь?

– От счастья плачу, Илья Васильевич.

– Для тебя я теперь Илья.

Граня никак не могла успокоиться от нежданного счастья, и плакала, и что-то бормотала про то, как она мучилась семнадцать лет одна-одинешенька.

А за окном каюты тяжко стонал осенний вечер. Каюта выстыла, но им было все нипочем, молодоженам.

С Иртыша – на Енисей, на новые пароходы…

Граня выучилась и читать, и писать, и постепенно, как того давно ждал Илья Васильевич, выпрямила спину. Потом у них родился сын Павлуша. И вот еще что интересно: когда Граня с Ильей Васильевичем появилась на Енисее, все заметили,