Смерть на Босфоре - Михаил Александрович Орлов

Владимирский стол остался за Дмитрием Ивановичем. Михаилу Александровичу пришлось довольствоваться выморочным Кашинским княжеством, которое с некоторых пор[111] сделалось вассалом Москвы, но теперь возвращалось Твери.

Спустя три года после победы над Мамаем будущее Руси выглядело таким же зыбким и мрачным, как и после нашествия Батыя. Орда, преодолев период распада, полностью восстановила свою дикую мощь и предстала перед соседями такой же единой, могучей и непобедимой, как прежде. Своим решением Тохтамыш по сути утвердил то, от чего отказывались его предшественники – окончательно закрепил великое Владимирское княжество за родом Калиты. Как ни парадоксально, но не победа на Куликовом поле, а сожжение Москвы явилось фактическим признанием еге главенствующего положения в русском улусе. Военная катастрофа обернулась политической победой. Черное превратилось в белое.

Тем не менее Дмитрию Ивановичу предстояло выплачивать дань в том же размере, что и его деду Ивану Калите. Со всякой деревни, состоящей хотя бы из трех дворов, взимали полтину серебром, а с городов требовали и золото для уплаты «царевой дани». В дополнение к этому надлежало нести воинскую повинность – поставлять ратников хану по его требованию. Это напоминало старые, подзабытые времена. Чтобы платежи шли регулярней, Тохтамыш оставил у себя в заложниках сыновей московского, тверского, нижегородского и рязанского великих князей.

Эпилог

1

Ушибы, полученные на Куликовом поле, и психологический надлом, вызванный нашествием Тохтамыша, не прошли бесследно. Дмитрий Иванович, чувствуя слабость, много спал и, сам не замечая того, отстранился от государственных дел, переложив их на плечи ближних сановников, чему те в душе только радовались. Не зря, видно, последние годы его правления называют золотым веком боярства. Князь уклонялся и от участия в походах, хотя прежде любил ратное дело. Лишь однажды Дмитрий Иванович возглавил войско, чтобы унять ушкуйников, не желавших угомониться и продолжавших баловать на Волге и Каме. В 1386 году московская рать двинулась на Господин Великий Новгород. Летописец писал: «Запылали новгородские волости; прибегли в город поселяне, извещая, что враги грабят имущество, сжигают жилища, гонят в полон женщин и детей». Как и ожидалось, Совет Господ, верный своему принципу «лучше платить серебром, чем кровью», отправил к московскому князю архиепископа Алексия. Тот предложил восемь тысяч отступного и обещал наказать виновных в разбоях на торговых путях. Дмитрий Иванович принял деньги и вернулся домой.

Остаток жизни он провел в тишине и в тридцать девять лет занемог. Прохворав несколько дней и увидев, что болезнь не проходит, призвал к себе ближних бояр и игуменов Сергия с Севастьяном, чтобы заверили духовную, так как митрополит Пимен находился в Константинополе. Писал грамоту собственноручно дьяк Внук, заменивший старика Нестора. Это было второе по счету завещание Дмитрия Ивановича – первое он составил восемнадцать лет назад перед тем как ехать к Мамаю за ярлыком на великое Владимирское княжение.

Духовная начиналась словами: «Во имя отца, и сына, и святого духа, я, грешный раб Божий Дмитрий Иванович, пишу грамоту духовную в здравом уме…» Далее он благословлял старшего сына Василия, бежавшего из Орды и вернувшегося домой, великим Владимирским столом как своей отчиной, то есть наследственным владением. Впервые московский князь не вымаливал ханского ярлыка и не опасался соперничества Твери и Нижнего, хотя авторитет его несколько упал после нашествия Тохтамыша. Москву Дмитрий Иванович завещал четверым своим сыновьям в совместное владение. Кроме того, старший сын получил Коломну, второй по старшинству, Юрий, – Звенигород, третий, Андрей, – Можайск, четвертый, Петр, – Дмитров, ну а младшенькому, коли родится сын (княгиня была на сносях), удел обязал своих наследников выделить позже.

Наделив каждого, князь наказывал детям слушаться мать и из ее воли не выходить ни в чем, предостерегая: «А кто грамоту мою порушит, пусть судит его Бог и не будет на нем ни милости Божьей, ни моего благословения, ни ныне, ни в будущем…» По составлении духовной к ней привесили серебряную позолоченную печать, и на этом государственная деятельность великого князя Дмитрия Ивановича завершилась.

Евдокия Дмитриевна разрешилась сыном, которого нарекли Константином, а 19 мая 1389 года Дмитрию Ивановичу стало совсем худо, и он призвал жену с детьми. Голос его был так слаб, что чуть слышен. Тем не менее он долго наставлял домочадцев, хотя не все слова можно было разобрать. Великая княгиня и княжны плакали. Чувствуя, что силы иссякают и вот-вот оставят его, Дмитрий Иванович изрек:

– Бог мира да будет с вами! – сложил крестом руки на груди и скончался[112].

Он был хорошим семьянином, нежным, любящим мужем и заботливым отцом, бесстрашным воином, большим упрямцем и ловким политиком, суровым, а порой и жестоким государем, добрым христианином, щедро жертвующим на храмы и монастыри, скрытным и мнительным человеком. Никогда никому он ничего не прощал и никому не верил, прошел по жизни быстрой твердой походкой воина, не останавливаясь ни перед чем.

Хоронили его, как было тогда заведено, на другой день после кончины. Скорбный обряд отпевания свершил трапезундский митрополит Феогност, гостивший в ту пору в Москве, совместно с русскими епископами и Сергием Радонежским.

Дмитрию Ивановичу были свойственны многие человеческие слабостями и некоторые пороки, но для Руси он навсегда остался тем правителем, который выступил против страшного, безжалостного врага и одержал победу, тем, каким предстает перед потомками со страниц «Задонщины» и «Сказания о Куликовской битве» туманным утром 8 сентября 1380 года, застегивающим шлем и трогающим шпорами коня, который понес его в бессмертие, коли оно существует.

Новый государь Василий Дмитриевич, как и прежние великие князья, подтвердил свою покорность и преданность Тохтамышу, просил его в качестве своего сюзерена утвердить за ним престол и получил ярлык. Жизнь продолжалась и шла своим чередом. Ведь ничего не изменилось, но всё же в головах что-то сдвинулось…

До свержения Ордынского ига оставался девяносто один год…

2

Еще до смерти Дмитрия Ивановича вселенский патриарх Антоний IV восстановил Киприана в звании митрополита Киевского и всея Руси[113], а вскоре русский архипастырь помирился с новым великим князем Василием Дмитриевичем и вернулся в Москву.

Минула четверть века, настал 1406 год. На старости лет любимой резиденцией Киприана сделалась усадьба в подмосковном Голенищеве. В столицу к великокняжескому двору шли и ехали люди с жалобами, доносами, челобитными, там царили суета, интриги, зависть, а здесь, среди елового леса за Воробьевыми горами, стояла благостная тишина, нарушаемая только щебетом пичуг да жужжанием пчел над полевыми цветками. В Голенищеве легко думалось и хорошо писалось…

Прогуливаясь по тропинкам сада, Киприан порой воскрешал в памяти давно минувшее. Ему вспоминался то патриарх Филофей, умерший после низложения