Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр

Мария в ярости села писать письмо в самых жестких тонах.

Милорд, надеюсь, Вы понимаете, что положение не позволяет мне вмешиваться в подобные дела, учитывая тот факт, чьей женой ее милость была в последнее время. Если память о моем отце, его королевском величестве, не позволит ей составить Вам партию, я не смогу уговорить ее забыть об этой утрате, которая по-прежнему свежа в моих воспоминаниях.

Она также написала Екатерине, еще раз поинтересовавшись, как той могло прийти в голову столь скоропалительно выйти замуж после смерти короля. Как можно было забыть о такой утрате?

В мае поползли слухи о мезальянсе вдовствующей королевы, что вызвало большой скандал, отзвуки которого долетели даже до Бьюли. Слуги, уже не скрываясь, судачили. Люди говорили, что Екатерина – женщина легкого поведения, круглая дура, бездумно скомпрометировавшая престолонаследие. Мария, опасавшаяся за моральные устои Елизаветы при дворе Екатерины, срочно отправила сестре приглашение приехать в Бьюли и была до глубины души возмущена, когда та ответила, что вполне счастлива в Челси и не собирается оттуда уезжать.

Следовало принять срочные меры, чтобы защитить девочку. Елизавете нельзя было оставаться в Челси. Мария написала сестре письмо с предупреждением о моральном риске, которому та подвергается, оставаясь в доме женщины, движимой исключительно похотью.

У нас с Вами общие интересы, и та печаль, которую мы испытываем при виде того, как еще не остывшее тело нашего отца-короля постыдно бесчестится королевой, также должна быть общей. Моя дорогая сестра, Вам необходимо срочно покинуть этот дом и приехать ко мне.

Мария молилась, чтобы Елизавета прислушалась к ее словам, и мечтала поскорее убрать сестру из окружения Екатерины, причем не только из-за скандала, но и потому, что девочка могла заразиться угнездившейся там ересью. Девочки в тринадцать лет очень восприимчивы, и в Бьюли Елизавету, освободившуюся от тлетворного влияния, можно будет направить в русло истинной веры.

Однако Елизавета категорически отказалась менять местожительство. «Мне и здесь хорошо», – писала она. И это было точно пощечина.

* * *

Мария провела лето, посещая свои владения в Восточной Англии и назначая управляющих домашним хозяйством, насчитывавшим уже более ста слуг. Она сделала сэра Роберта Рочестера, мужчину средних лет, который несколько лет вел ее счета, своим гофмейстером, а двух местных джентльменов, сэра Фрэнсиса Энглфилда и сэра Эдварда Уолдгрейва, соответственно камергером и управляющим. Она взяла себе в услужение новую фрейлину – Джейн Дормер, милую, преданную светловолосую девчушку, не достигшую еще и двенадцати лет, но способную и старательную. Мария обожала Джейн и относилась к ней как дочери, которой у нее никогда не было.

В Восточной Англии Марию везде очень тепло принимали. Она старалась четыре раза в день ходить к мессе, демонстрируя свою приверженность той вере, в которой ее воспитали. А в остальном она жила тихо, поскольку все еще оплакивала своего отца. Со дня его смерти она ни разу не устраивала публичных обедов, но, когда в июле Бьюли посетил ван дер Делфт, пригласила его к столу.

За трапезой она поинтересовалась его мнением о замужестве вдовствующей королевы Екатерины.

– Я одобряю его, – к удивлению хозяйки дома, ответил посол и с улыбкой добавил: – Но если верить слухам, лорд Сеймур поначалу намеревался жениться на вашем высочестве.

– Да я ни разу в жизни с ним не разговаривала, – пожав плечами, солгала Мария, хотя ее так и подмывало выложить всю правду об этом унизительном предательстве. – Ну а сейчас, когда я в трауре, то вообще не думаю о замужестве.

Посол сразу перестал улыбаться:

– По мнению императора, Совет не позволит вам выйти замуж, пока король Эдуард не достигнет нужного возраста, чтобы жениться и обзавестись детьми, поскольку ваш супруг может возглавить восстание в защиту католической веры с целью посадить вас на трон.

– Я никогда не допущу ничего подобного. – Мария только сейчас поняла, в какой сложной ситуации оказалась. – Боюсь, вы правы. Но к тому времени, как Эдуард обзаведется потомством, я буду слишком старой для замужества и рождения детей. – С этими словами она, дабы скрыть свое отчаяние, поспешно сменила тему.

В ту ночь, лежа в постели, она не сомкнула глаз. Слова ван дер Делфта неумолимо напомнили ей, что, если с Эдуардом что-нибудь случится, она станет королевой и сможет остановить ужасный крен в сторону ереси. Что ж, у Совета действительно имеются серьезные основания ее бояться! Впрочем, препятствуя проведению политики Совета, она никогда не станет расшатывать власть Эдуарда. Он законный король Англии, драгоценный камень в короне покойного отца, посланный Богом править страной. И хотя пути Господни неисповедимы, по крайней мере в данном случае Мария уповала на то, что Он вскоре раскроет свои замыслы. Ну а пока она останется в деревне, где будет вести тихую, спокойную жизнь.

Что оказалось не так-то просто. Привычный мир перевернулся с ног на голову, и вера, которой так дорожила Мария, постоянно подвергалась атаке. Было предписано прекратить поклонение образам и реликвиям; упразднить часовни, где проводились заупокойные мессы, и отменить прежние еретические законы ее отца. Он наверняка прямо сейчас переворачивался в гробу! Но у Марии абсолютно не укладывалось в голове, что, по слухам, большинство духовенства безропотно приняли перемены. И только несколько из них, в том числе Гардинер и Эдмунд Боннер, епископ Лондонский, публично заклеймили перемены. В связи с этим невольно возник вопрос: сколько людей были тайными протестантами в царствование ее отца… или же все они просто банальные приспособленцы?

Узнав, что в доме Сомерсета таинство мессы больше не совершалось, Мария была вынуждена ему написать и высказаться по этому поводу.

Мой отец оставил королевство в надлежащем порядке и полном спокойствии, однако сейчас Совет, похоже, делает все возможное для распространения ереси и беспорядка, насаждая новомодные методы проведения богослужений. Меня крайне беспокоит, что короля, который всего лишь ребенок и не способен на зрелые суждения по вопросам религии, сбивают с пути истинного.

Уже после Мария пожалела, что позволила себе столь строгий выговор. Но нет! Если у других хватало смелости высказаться, то и ей следовало брать с них пример.

Когда пришло письмо с печатью Сомерсета, Мария под тревожный стук сердца осторожно открыла послание, которое, как ни странно, оказалось весьма любезным. Сомерсет, выразив свое удивление ее озабоченностью, утверждал, что большинство вопросов, по его выражению, были одобрены как «благочестивые деяния короля», а раскол вносили именно люди, подобные ей.

Я