Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр

очень смышленой и сообразительной. У нее наверняка хватило бы ума не ввязываться в столь безумную авантюру. Она не хуже Марии знала, что не имеет права выходить замуж без согласия короля, так как в противном случае последствия будут ужасными. Господи, речь шла о ее жизни и смерти! Ах, если бы она, Мария, могла встретиться с сестрой и дать ей хороший совет!

У Марии словно камень с души свалился, когда Нан сообщила, что Елизавета, несмотря на суровый допрос, смогла доказать свою невиновность. «Они от нее ничего не узнали», – писала Нан, и у Марии возникло твердое ощущение, что Нан считает, будто там было что скрывать. От таких вещей у кого угодно голова могла пойти кругом!

Сьюзен сообщила Марии, что слуги вовсю сплетничают.

– Мадам, при всем моем уважении к вам, должна сказать, что слуги судачат, будто леди Елизавета уже находится в Тауэре и она ждет ребенка.

– Я никогда в это не поверю! – воскликнула Мария, невольно вспомнив, что Елизавета была дочерью Анны Болейн.

Страхи Марии еще больше усилились, когда Нан рассказала, что, по признанию миссис Эшли, еще при жизни Екатерины Сеймур вел себя возмутительно по отношению к Елизавете, и уже позже она, миссис Эшли, подталкивала их к вступлению в брак. Мария не совсем понимала, что имела в виду Нан, поскольку по-прежнему имела самое смутное представление о том, что происходит между мужчиной и невинной девицей, но при всем при том сильно встревожилась.

* * *

В марте Сеймура отправили на плаху, предъявив обвинение в государственной измене по тридцати трем пунктам. Мария боялась, что Елизавета станет следующей, и искренне сочувствовала одиннадцатилетнему Эдуарду, вынужденному санкционировать смерть дяди, несчастной малышке Марии Сеймур, осиротевшей в два года, и даже Сомерсету, которому пришлось подписать смертный приговор родному брату.

Но после казни Сеймура ничьей крови больше пролито не было. Елизавету оставили в покое, и до Марии вскоре дошли слухи, что сестра усиленно старается дистанцироваться от скандала и даже носит строгие черно-белые одежды, как и пристало добродетельной девушке-протестантке. Все это приводило Марию в содрогание. Елизавета и раньше имела склонность все драматизировать, но что касается ее роли в той неприглядной истории, тут Мария толком не знала, чему верить, хотя и была потрясена той беспечностью, с которой сестра приняла новую религию.

* * *

В конце марта, когда Мария находилась в Кеннингхолле, в свое время конфискованном у Норфолка и переданным ей в собственность, парламент издал новый Акт о единообразии. В дальнейшем любой священнослужитель, которого застукают за проведением мессы, должен быть оштрафован; если он продолжит упорствовать в своих заблуждениях, его будет ждать пожизненное тюремное заключение.

Мария боялась за своих капелланов. Поскольку за ней стоял могущественный кузен-император, на которого, как заверил ван дер Делфт, она могла положиться, члены Совета не посмеют ее тронуть, но они вполне способны арестовать священников, проводящих мессу. А если советники всерьез разъярятся, то могут заставить ее отречься от истинной веры и принять новые законы.

– Что ж, я лучше умру, чем соглашусь на это, – сказала она за обедом своим придворным в тот день, когда узнала о принятии акта. – Я готова заявить о себе как о поборнице католической веры, чего бы это ни стоило.

В тот день она продемонстрировала свое неповиновение, попросив капелланов провести в ее присутствии особенно торжественную мессу. До сих пор она посещала две мессы в день, но с этого момента взяла себе за правило ходить на три мессы, да к тому же приглашать на службу местных жителей, поскольку некоторые из них перестали это делать из страха навлечь на нее неприятности. Затем она написала императору, умоляя его принять меры и обеспечить ей возможность продолжать исповедовать старую веру, чтобы она могла оставаться в ладу со своей совестью. «Даже если это будет вопрос жизни или смерти, я не отрекусь от католической религии нашей Матери-Церкви, несмотря на угрозы и насилие», – писала она.

Мария рассчитывала, что Карл ответит в столь же воинственном духе, и была крайне разочарована, когда он написал, что ей в любом случае не стоит наживать себе врага в лице Сомерсета. Если дойдет то того, что ей запретят посещать мессы, она должна будет с чистой совестью подчиниться, ибо сделает это под принуждением.

Никогда! Она уже не та молоденькая девушка, которая под принуждением приняла Акт о престолонаследии, получив от императора аналогичный совет. Нет, им не удастся ее запугать! Но, как она и предполагала, Совет ясно дал понять, что послаблений не будет. Она получила письмо с предупреждением, что, как и во всех остальных вопросах, ей следует подчиниться новым законам.

– Им стоит еще раз подумать! – вскипела сидевшая за письменным столом Мария.

Трясясь от негодования, она написала Сомерсету, что ей больно видеть, как люди, облеченные доверием ее отца, приняли законы, которые противоречили его желаниям и законам христианского мира, а также законам Господа и Его Церкви.

И хотя некоторые среди вас забыли моего отца-короля, тем не менее Божьи заповеди и склад характера не позволяют мне этого сделать, а посему с Божьей помощью я остаюсь послушным чадом, соблюдающим оставленные им законы до тех пор, пока у его королевского величества моего брата достанет благоразумия применить данную ему Господом власть, чтобы самому стать судьей в подобных вещах, и я нимало не сомневаюсь, что он примет правильное решение.

У Марии сразу отлегло от души, когда она дала волю чувствам и обозначила свою позицию. Она не отступится. И будет лучше, если они узнают об этом прямо сейчас.

В том месяце ее пригласили на крестины Темперанс, дочери Джона Дадли, графа Уорика, члена Тайного совета, и это было хорошим знаком, ибо подобное приглашение означало, что они считают нужным относиться к ней с должным почтением, как к наследнице трона. В церкви Мария обнаружила, что ее посадили рядом с ван дер Делфтом, и, пока все ждали, когда внесут младенца, рассказала о письме Сомерсета и своем ответе. Они говорили по-испански и по-латыни, чтобы другие гости не догадались, о чем идет речь. Посол, явно растроганный, обещал обсудить этот вопрос с императором.

В конце марта ван дер Делфт навестил Марию в Кеннингхолле. После официального приема в зале Мария провела посла в свой кабинет, где они могли остаться наедине.

– Очень рада видеть ваше превосходительство, – сказала она. – Меня безумно расстраивают нововведения, насаждаемые в нашем королевстве. Я страшусь будущего и опасаюсь за своих священников, поскольку столкновение с Советом, боюсь, неизбежно, и я