Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр

не слишком удивилась, получив в июне суровое письмо с рекомендацией подчиниться законам его величества. Она должна запретить проведение мессы в своем доме и дать возможность протестантскому вероисповеданию занять положенное место.

В душе Марии вспыхнула ярость. Неужели они не слышали того, что она им сказала. Она что, должна несколько раз им все повторять? Однако она обуздала свое возмущение и подавила порыв с ходу написать им гневный ответ. И все же злобное настроение негативно сказалось на ее самочувствии: внезапно у нее началась сильная мигрень, сопровождаемая ознобом. Ей следовало срочно позаботиться о своем благополучии.

Она легла в постель и оставалась там шесть дней, обдумывая сложившуюся ситуацию. Затем встала и составила ответ:

Я бы нарушила закон, если бы он не был разработан лично Вами с целью изменить вопросы религии, а потому, честно говоря, не имеет права называться законом. Когда его величество достигнет совершеннолетия, я стану ему верной и почтительной подданной как в этом, так и во всех остальных вопросах, но доселе я не намерена изменять отправления религиозных практик, продиктованного мне совестью.

Используя все имеющееся в ее арсенале оружие, Мария сообщила, что заболела и, возможно, жить ей осталось недолго – пусть думают, что это так! – но, пока жива, она намерена соблюдать законы своего отца, которые без принуждения приняли все жители королевства, так как последние изменения противны Господу и чреваты волнениями в королевстве.

Но ответ пришел не в виде письма или очередной депутации. Ответным ударом стало то, что сэр Роберт Рочестер, сэр Фрэнсис Энглфилд и ее старший капеллан доктор Хоптон были вызваны в Совет на допрос.

Дрожа от ярости, Мария написала еще одно протестное письмо, настаивая на том, что нуждается в своих слугах.

Она снова не получила ответа и очень скоро поняла почему. Вокруг Лондона, в Оксфордшире и Уэст-Кантри народ взбунтовался против Акта о единообразии, и у Совета появились более неотложные дела, чем запугивание Марии.

– Быть может, они теперь образумятся и поймут, что добропорядочные подданные не потерпят их ереси, – заявила Мария своим дамам, когда они сидели кружком за шитьем.

– Нам остается лишь молиться, чтобы добрый Господь направил их на путь истинный! – пылко отозвалась Сьюзен.

Но похоже, у доброго Господа были другие заботы. Тем летом, пока правительство пыталось подавить мятежников, в графстве Норфолк вспыхнуло крупное восстание под предводительством местного землевладельца Роберта Кета. Мятежники, разгневанные ростом цен на продовольствие и арендной платы, искренне верили, что добрый герцог Сомерсет войдет в положение людей и посочувствует их горестям. Не меньше двенадцати тысяч человек собрались возле Нориджа, практически в двадцати пяти милях от Кеннингхолла, где остановилась Мария. Радуясь, что Совету придется и дальше отвлекаться на политические проблемы, и одновременно опасаясь, что инсургенты могут включить ее в свои планы, она отправила на разведку своих конюших. Если они увидят, что восставшие во главе с Кетом движутся в сторону Кеннингхолла, она незамедлительно отбудет в Эссекс.

Когда конюшие уехали, один из латников сообщил ей, что у ворот замка ее спрашивает какой-то подозрительный субъект. Незнакомец отказался сообщить, по какому делу пришел к ее милости, и его отправили восвояси, но, перед тем как уйти, он передал письмо для хозяйки дома. Мария с отвращением взяла письмо, заляпанное отпечатками грязных пальцев. Как она и опасалась, это было обращение от мятежников с просьбой о поддержке.

– Никогда! – воскликнула Мария, возвращая письмо латнику. – Оставьте это как свидетельство против них в случае надобности.

Она словно получила удар под дых. У Совета не должно было возникнуть даже мысли, что она поощряла мятежников или имела хоть какое-то отношение к восстанию.

Вернувшиеся конюшие сообщили, что войска под предводительством Уорика движутся на север для разгрома инсургентов. Однако люди в тавернах болтают, будто Мария их поощряла и отправила в народ своих агентов для подстрекательства к мятежу.

Она посмотрела на своих помощников, которые, похоже, были возмущены не меньше ее.

– С какой стати я стану подстрекать к мятежу? Даже если они и встали на защиту истинной веры, я и пальцем не пошевелю, чтобы им помочь. Будучи лендлордом, я не могу им сочувствовать.

Мария ничуть не удивилась, когда из Совета пришло грозное письмо, предостерегающее от общения с мятежниками. Она без промедления ответила, что если бы те, кто занимается голословными обвинениями, потрудились хорошенько посмотреть, то обнаружили бы так называемых агентов среди ее домочадцев – там, где им и положено быть, а не среди предателей. И если у Совета все еще остались подозрения, она передаст императору через ван дер Делфта полный отчет о своих действиях в сложившейся ситуации.

Она с облегчением узнала, что волнения в Норфолке и на западе были подавлены, хотя и не без кровопролития, поскольку Уорик безжалостно разделался с теми сторонниками Кета, кто не успел убежать. Это была настоящая бойня, а самого Кета повесили на стене Нориджского замка. Уорик стал героем дня; все вокруг восхваляли его геройство и военное мастерство.

Мария сразу вздохнула с облегчением, но ее радость была недолгой, так как, по словам ван дер Делфта, Сомерсет пожаловался ему в частном порядке на то, что она, Мария, делает публичное представление из каждой мессы. Сомерсет просил уговорить ее в будущем вести себя менее опрометчиво, поскольку один из капелланов подозревается в связях с мятежниками.

Неужели на сей раз он угрожал лично ей? В душе Марии бушевал гнев, особенно когда Совет снова вызвал Рочестера, Энглфилда и Хоптона на допрос. Она понимала, что в данном случае выбора не было, но, исполненная решимости продолжать борьбу, отправила в Совет гневное письмо, обвинив советников в бесчеловечном обращении с ее слугами и недостатке уважения к ней самой.

Мария с тяжелым сердцем отпустила своих верных помощников, мысленно гадая, доведется ли ей вновь их увидеть. Однако, к ее величайшему удивлению, спустя восемь недель они возвратились в Кеннингхолл целыми и невредимыми. Она бурно приветствовала вернувшихся, но по их глазам сразу поняла, что дела не так хороши, как хотелось бы. Когда мужчины сели у камина и им для согрева подали поссет, она осторожно спросила, что случилось.

– Мадам, мы подверглись изнурительному допросу членами Совета, – ответил Рочестер, – однако наотрез отказались свидетельствовать против верований вашего высочества.

Отец Хоптон явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Мадам, прошу прощения, но они вынудили меня передать вам документ с указанием ваших обязанностей и строгие инструкции по выполнению новых законов, – преодолевая дрожь, произнес капеллан.

– Так вы хотите сказать, что лорд-протектор отказался от своего обещания позволить мне