Вечное - Лиза Скоттолайн

В итоге все хозяйки ресторанов разобрали листовки. Единственными, кто остался в стороне, были Нонна и Беппе, которые обычно друг с другом не соглашались.

Только к концу дня у Элизабетты появилась возможность подбить итоги собрания. Она сидела за «Оливетти», но не могла перестать думать о Беппе Террицци. Элизабетте казалось, он все еще рядом, призраком сидит во главе стола и выглядит живее живого, ведь его жизнь тесно переплелась с ее собственной. Она размышляла, долго ли продолжался его роман с ее матерью, занял ли он какую-то часть ее детства. С чего все началось и чем закончилось. Вряд ли она когда-нибудь узнает.

В зал вошла Нонна с сумочкой в руках и бумажным пакетом, от которого распространялся рыбный запах.

— Ты не закончила? Пора домой.

— Пока нет.

— Долго еще? — Нонна заглянула на отпечатанную страницу. — Да ты и не начинала. Чем ты тут занималась?

— Я отвлекалась. Задумалась о собрании.

— О тех мерзких листовках? — Нонна уселась на стул, поставив поклажу. — Слабых полно, сильных — не хватает.

Элизабетта и раньше много раз слышала, как она это говорила.

— Антисемиты существовали всегда — как блохи. И те и другие мелкие и безмозглые. В жизни у них нет другой цели, кроме как мучить тех, кто лучше них. Молюсь, чтобы однажды мы от них избавились, а до той поры нам остается лишь смотреть в оба, чтобы они к нам не лезли.

— Странно, что Беппе пришел на собрание.

— О да, — хитро усмехнулась Нонна. — Бедняге пришлось со мной согласиться, его это едва не прикончило.

— Он согласился, потому что дружит с Массимо Симоне, отцом Сандро.

— Нет — потому что я права, — фыркнула Нонна. — Красавчик Беппе Террицци. Ты видела наших дам? Только те, кто кормил грудью, не захлебнулись слюнями.

Элизабетта хихикнула:

— Так кто тебя опять отвлек? Снова Марко? Или Сандро? Когда ты про них забудешь? Думаешь, я не слышу, как ты плачешь ночами, будто младенец? Хны-ы-ы… — передразнила ее Нонна.

Элизабетта опешила:

— Не очень-то дружелюбно с вашей стороны.

— Мы с тобой вообще знакомы? — Нонна приподняла седую бровь. — Тебе не кажется, что пора двигаться дальше?

— Я не готова снова с кем-то встречаться.

— Разве я имела в виду мужчин? Почему дело всегда в них? А ведь я тебе говорила: береги свою независимость!

— Нонна, я и так независима. Куда уж больше. Живу как монашка.

— Девственность и независимость — не одно и то же. Секс, любовь, романтика, мужчины — вот чем забита твоя голова. А как насчет того, что у тебя прям под носом? — Нонна ткнула в «Оливетти». — Помнишь, когда-то ты хотела стать писательницей? А как я познакомила тебя с Гуалески? А как Марко, Сандро или кто там еще подарил тебе блокнот? Сколько еще тебя подталкивать к этому, Элизабетта? Сколько еще другие будут воплощать твои мечты? Что нужно сделать, чтобы ты стала той женщиной, которой тебя задумал Господь?

Элизабетту пронзила боль, ведь Нонна была права.

— Чего ты ждешь? Когда ты решишь смотреть в будущее? Время всегда неподходящее! — Нонна постучала по пишущей машинке кривым ногтем. — Будь ты еврейкой, тебе бы запретили писать. Ты отказываешься от права, которого лишены другие, без всякой причины. Из-за каких-то блох!

Элизабетте стало стыдно. Это была правда.

— Но я не знаю, смогу ли я писать и о чем мне писать.

— Ты живешь в удивительные времена. Пиши о них на этой пишущей машинке, произведенной семьей Оливетти, которая ненавидит фашизм. Если не начнешь писать сейчас, ты мне не дочь.

Дочь? Нонна, должно быть, оговорилась, но Элизабетте не хотелось ее поправлять.

Нонна поднялась со стула.

— Идем домой. Кошки ждут, а пишущая машинка у тебя не просто так портативная.

Глава шестьдесят вторая

Сандро, октябрь 1940

Сандро и Роза шагали по Виа-дель-Портико-д’Оттавия, над головами их серело небо. Они отправились купить хлеб у своего связного на черном рынке, и, чтобы провернуть дело, требовалось присутствие обоих. Сандро покупал хлеб, а Роза следила за обстановкой, поскольку евреев, пойманных на черном рынке, штрафовали, а если им нечем было заплатить, то арестовывали. Покупать они могли только на черном рынке, ведь еды и других предметов первой необходимости не хватало, особенно в гетто, где многие магазины закрылись.

По пути они здоровались с соседями, но главная улица была пуста как никогда. Никто больше не продавал ничего на тротуаре, ведь очередной пакет расовых законов запретил любую торговлю с рук, так что дохода лишились даже торговцы тряпьем. Хуже всего было то, что на прошлой неделе Муссолини приказал всем евреям покинуть Италию. Большинство из них не подчинились, поскольку были слишком бедны и не могли отправиться ни в одну страну, которая готова была их принять.

— И что, по-твоему, нам делать с этим новым законом? — спросил Сандро, посмотрев на сестру. Они часто обсуждали важные дела вне дома, чтобы не расстраивать родителей, особенно отца.

— Мне кажется, фашисты хотят, чтобы мы убрались вон. Теперь это уже официально. — Роза покачала головой. Волосы она завязала в хвост, ее лицо было по-прежнему красивым, хоть и осунувшимся. Как и все Симоне, сестра похудела, так что красное пальто свободно на ней болталось. Яркий цвет потускнел, а на лацкане разошелся шов.

— Даже если бы мы захотели уехать, денег на это у нас нет.

— Верно. — Сандро точно знал, сколько у них денег, и это не давало ему спать по ночам. Он растягивал каждую лиру, что у них осталась.

— Да и после начала войны уезжать просто некуда. В Британию или Францию мы отправиться не можем, а Польша и Нидерланды уже под властью нацистов. — Роза огляделась по сторонам. — Осталась только Палестина, но говорят, там на въезд чересчур большая очередь.

— Не верится, что до этого дошло. До сих пор не верится.

— А я верю.

— Все это время ты была права, а я ошибался.

— Не кори себя. Конечно, тебе не хотелось в это верить. Ты же любишь свою страну. Как тебе могло прийти в голову, что она от тебя отвернется? — Роза пожала плечами. — Что такое страна, если не ее народ?

— Точно. — Сандро почувствовал прилив уважения к сестре. — Знаешь, не стоило тебе возвращаться. Снова во все это вляпалась.

— Я со своей семьей. — Роза улыбнулась, но Сандро знал, что она всего лишь храбрится.

— Папе хуже, тебе не кажется?

— Да, он постоянно нервничает.

— Не знаю, чем ему еще помочь.

— Ничем, Сандро. Ты и так помогаешь.

Брат и сестра повернули направо, потом налево и