Вечное - Лиза Скоттолайн

домашним питомцем, которого она очень любила, только это была не кошка, а попугай. А потом Зарина влюбилась в юношу, который ее бросил, и Элизабетта поняла: она пишет все, что таит в своем сердце, все, о чем думает, но молчит. Ее осенило: это она та болтливая девчонка, которой не с кем поговорить.

Дойдя до середины романа, Элизабетта обнаружила, что пишет об ангеле, что явился из ниоткуда, и это было весьма странно, ведь Элизабетта не намеревалась включать в повествование магические элементы. Но потом она вспомнила, что в романах Грации Деледды такие элементы присутствуют, успокоилась и продолжила работу, а когда Зарина попала в самую страшную беду, к ней прилетел ангел, взял ее за руку и указал путь к спасению. Тут-то Элизабетта и догадалась, кто этот ангел.

Она взяла листок, вставила его в пишущую машинку и провернула ручку подачи бумаги. Хотя она сказала Нонне, что книга еще не готова, та была закончена, не было лишь посвящения. Над ним Элизабетта размышляла весь день, поскольку хотела, чтобы получилось превосходно.

Она напечатала:

Нонне, моему любимому ангелу

Глаза Элизабетты затуманились слезами, а сердце наполнилось благодарностью. С помощью Нонны она отпустила все, что терзало ее душу, простила мать, которая ее бросила, и пьяницу-отца. Элизабетта вырвалась на волю и наконец-то могла свободно дышать. Так она и поступила, сделав глубокий вдох и выдох.

Прекрасно.

Вот и все.

Она вытащила из машинки страницу с посвящением, подсунула ее под титульный лист и подровняла стопку бумаги. Взяла рукопись, вышла из спальни и босиком спустилась по лестнице, чтобы порадовать Нонну новостями. Подойдя к двери старушкиной комнаты, Элизабетта увидела свет — Нонна всегда читала допоздна.

Элизабетта вошла в спальню, но Нонна уже спала с очками на носу и раскрытой книгой на груди. Элизабетта положила рукопись на кровать и подошла к старушке. Она спала, слегка повернув голову вправо. Элизабетта помедлила, не желая ее будить, но она знала: Нонна бы этого хотела.

— Просыпайтесь, Нонна.

Та не пошевелилась, спала она крепко.

— Нонна? — Элизабетта потрогала ее за плечо, и голова Нонны упала. Старушка так и не проснулась.

Взгляд Элизабетты упал на тело Нонны: оно не шелохнулось. Ее грудь не двигалась, и обычного храпа не было слышно.

Элизабетта взяла Нонну за руку, но и тогда старушка не проснулась.

Элизабетта поняла, что произошло. В груди от тоски заныло. Она вцепилась в руку Нонны, будто пыталась привязать ту к земле, но она уже стала ангелом — на сей раз по-настоящему.

— Я закончила свою книгу, — с трудом выдавила Элизабетта и смахнула слезы с глаз. — Простите, что тянула и не показывала ее вам.

Нонна, конечно, ничего не ответила, и Элизабетта поняла, что должна сделать, ведь сегодня они в последний раз вместе. Она отпустила руку Нонны, сняла с носа старушки очки, аккуратно сложила их и убрала на тумбочку. Потом взяла с ее груди книгу и тоже убрала на тумбочку.

Она крепко сжала свою рукопись.

— Нонна, моя книга называется «Болтливая девчонка», и вы наверняка поняли, что она обо мне, пусть это и выдумка. — Элизабетта всхлипнула, но овладела собой. — Я прочту ее вам, знаю — вы все услышите, потому что сейчас вы со мной, в нашем доме, с нашими кошками и фарфором. И я знаю, что вы никогда не бросите меня, никогда. Потому что вы всегда любили меня, Нонна, любили больше всех.

Элизабетта промокнула глаза рукавом ночной рубашки. На чтение книги уйдет вся ночь, и только закончив, Элизабетта прочтет посвящение, хотя наверняка Нонне и это уже известно.

— Глава первая, — откашлявшись, сказала Элизабетта.

Глава шестьдесят пятая

Марко, 13 апреля 1941

В пасхальное воскресенье бар «Джиро-Спорт» был закрыт, Марко торопливо поднимался по лестнице домой, опаздывая на праздничный обед. Со вчерашнего дня он не был дома и пропустил мессу, проведя утро в постели с отнюдь не богобоязненной женщиной. Марко вошел на кухню — за столом сидели отец и Эмедио, которые уже расправились с первым блюдом. Они неодобрительно посмотрели на Марко, но тот притворился, что не заметил.

— Buona Pasqua[101], Эмедио. — Марко подошел к брату и обнял его. — Совсем нас не навещаешь. — Неужели этот папа сам ничего сделать не может?

Эмедио, облаченный в черную рясу, отпустил брата; вид у него был осуждающий.

— Почему ты не пришел на мессу? Это самый важный день.

— Мне нужно было работать, — соврал Марко. Он не мог сказать правду при матери.

— На Пасху? Вы работаете?

— Не официально. Просто мне нужно было кое-что сделать для начальства.

— Это не оправдание.

— Теперь ты мне папочка, святой отец? — пошутил Марко, а затем подошел к Беппе, по случаю праздника принарядившемуся в костюм и галстук. — Buona Pasqua, папа.

— И тебе, Марко. Ты бы побрился…

— Прости. — Отношения у Марко с отцом были по-прежнему прохладные, только теперь это тревожило его меньше. Все свое время он проводил в Палаццо Венеция, где стремительно поднимался по служебной лестнице. Все были от него в восторге, Марко стал самым молодым помощником в управлении снабжения. Его новый начальник был выше рангом, чем Буонакорсо, и Марко тоже готовили к руководящей должности.

— Buona Pasqua, figlio[102]. — Мать принесла abbacchio — ногу ягненка, запеченную с розмарином, белым вином и анчоусами; подавали ее с жареным картофелем.

— Buona Pasqua, мама. Прости, что опоздал к началу. — Марко поцеловал Марию в щеку и взял у нее тяжелое блюдо, вдыхая восхитительный аромат. Он поставил его на стол рядом с кольцом золотисто-коричневого пасхального хлеба, окруженного крашеными вареными яйцами — розовыми и зелеными. Марко было приятно думать, что изобилие еды в доме — это его заслуга, ведь это он принес домой со службы дополнительные талоны на продукты.

— Ты пропустил мессу? — Мария начала резать ягненка. Похоже, настроение у нее улучшилось, возможно, из-за праздника. Она надела свое лучшее черное платье, а темные волосы заплела в косу.

— Прости.

— Наш Господь пожертвовал Собой ради тебя.

— Знаю, мне очень жаль.

— Мы поставили свечи за Альдо. — Мать закончила подавать мясо и уселась на свое место.

— Хорошо. — Марко тоже уселся, невольно покосившись на стул Альдо, где лежала только газета.

Эмедио перехватил его взгляд.

— Тяжело праздновать без него.

— Нет, — огрызнулся Марко. Он изменил отношение к Альдо, когда больше узнал об антифашистах в Палаццо Венеция. Они убивали солдат, выводили из строя боевую технику и оборудование. Марко приходилось работать вдвое усерднее, чтобы начальство забыло о поступке Альдо. А благодаря сплетням завистников знали о нем многие.

— Альдо был нашим братом, — примирительно сказал Эмедио. — Мы до