Тума - Захар Прилепин

Пока наискось прошли стан, ещё сорок раз спросили у них за рыболовные снасти да за капканы на зверя.

Другим требовались узды да стремена. Третьим – лопаты да молотки. Иным и вовсе чашки с плошкой не доставало.

Иван скоро озлился:

– Пойдём-ка вобрат, тут не стан, а паперть!

…белотелые русаки так и сидели возле каюка.

Едва отчалили, всё тот же белотелый свистнул.

– Дырка в груди, слыхал, тоже свистит, – произнёс Иван отчётливо, не оглядываясь.

На берегу смолчали.

…вернувшись в курень, увидели, что и здесь немирно.

За столом сидели отец с Аляным. Корнила стоял.

– Воронежскими ратными людьми… даже дорогу не выложишь… – говорил Тимофей, раскатывая ладонью луковицу по столу. – …а Крым с ими воевать… Позор один. Им по рублю раздали государевых денег, они и…

– По три, – поправил Корнила.

– За три рубли – казаком не станешь… За ними, как за гусятами, смотреть следует, чтоб их не поклевали. Сколь их, счёт провели?

– С Кондыревым – три тысячи тридцать семь воинников, и с полковником Петром Красниковым – одна тысяча пятьдесят, – отвечал Корнила спокойно.

– Ещё б сорок тыщ к ним, и в самый раз.

– Пожарский к нам идёт, – сказал Корнила.

– У него сорок тысяч никак?

Корнила поглядел в оконце: Иван с база вывел лошадь.

Тимофей едко сердился, говоря так много, как никогда прежде не говорил:

– Пушек на такое дело привезли? – и сам себе ответил тут же: – Нету у них пушек.

– Есть, Тимош… – сказал Корнила.

– Есть – ровно столь, сколь стояло в Ебке-городке, а его татарва пожгла дотла. Столь пушек даже Ебок не спасли. А вы с таким числом – Крым имать… Ждан говорит: на стругах пойдём. А сколь надобно стругов на поход?

– Двести, Тимош… – сказал Корнила, ни о чём не споря.

– А у нас – тридцать, – ответил Тимофей.

Аляной беззвучным движением поймал на лету муху и растёр её о штанину.

– Ждану-то сказали, что Крым размером поболе черкасского городка? – продолжал Тимофей. – Вдоль – пять дней пути, и поперёк – десять. Но ежли никто не стоит посередь шляха. А там ведь крымско войско встанет… И у крымского хана – города, а не городки.

– Казаки те города, случалось, имали… – сказал Корнила.

– А ты, Корнила, как без меня туда ходил, – Тимофей прибавил голоса. – Брали мы – не города, а дуван, пока хановы людишки не собрались и не явились за нами. Тебе, никак, Корнила, московская грамота взамен рассудка стала. Ты ведаешь ли, что у грамоты и срамоты одна лишь буквица различна?

– Ты о государевой грамоте так? – спросил Корнила, но не грозя, а будто вправду не понимая.

– А ты спознал, кто ту грамотку писал? – наседал отец. – А вдруг её Ждан выдумал с другими дураками-боярами? Возомнил, что как Ермак Тимофеев, коий Шибирское царство брал, так же и Крымским царством государя повеселит?..

Тимофей пристрастно оглядел Корнилу, будто тот с Жданом вступил в сговор.

– А вожи имеются ли добрые у него, чтоб ходить по крымской земле? А поведали вы им, что все колодцы в Крыму засыпят, а другие потравят? – наседал Тимофей.

– Вожей у нашего Войска в достатке. Иным же всем запасёмся, Тимофей, – отвечал Корнила.

– А поле пожгут – какой корм коням? – не отступался отец.

– Они ж не всю крымску землю пойдут воевать. Попужают Гирея, да поглядят.

– Когда пужать надо – пужало ставят. А сам я – не пужало боярское.

– Тимох, – спросил Корнила, насколько смог, мягко, – разве ж не ты сказывал, что ежели Господу и надобно было казачество, то для азовской осады да для христианского стояния того?

– То поп Куприян сказывал, – отказался Тимофей. – Я так длинно не смог бы.

– Верны поповы речи-то? – не отступался Корнила.

– Попу видней.

– Так чего ж, Тимох? Пойдём до Крыма, Господа радовать.

– Пошёл бы, – сказал Тимофей, и откатил луковицу от себя. – …с ыми – не пойду. Я с Руси гинул, чтоб не видать их боле, и смотреть на них не стану впредь. В Азове их, слава богу, не было.

– Весь ты поперёк. Как кость, – сказал Корнила без зла.

– Откашляй, – посоветовал отец. – Матрёна!..

Тут же из стряпки, где чутко прислушивалась, не забывая бабьих дел, явилась тяжёлая, брюхатая Матрёна, переводя взгляд с мужа на Корнилу.

Аляной подмигнул ей.

– Постучи Корниле, – велел Тимофей, не глядя на Матрёну.

– Не то поперхнулся? – спросила та у Корнилы заботливо.

«Дура!» – подумал Степан, слышавший из сеней весь спор.

Тут же догадался: Матрёна лукавит, подыгрывает отцу.

…в ночь, когда ушёл на поиски атаман Осип Колуженин со товарищи, Тимофей Разин пропал с Черкасского городка.

Корнила как чуял: явился в пять утра.

Матрёна была на базу.

Ходнев постучал нагайкой по перильцам.

Степан, в ночной ещё рубахе, выскочил, подхватив шаровары.

– Где батька? – спросил снизу Корнила, не здороваясь.

– Нету бати… – ответил Степан негромко, и, сев на верхнюю ступень, начал одеваться, оглядывая соседские дворы.

– …Далёко? – спросил Корнила раздумчиво.

По нему было видно, что про всё уже догадался.

Степан, надев штаны, босой, спустился вниз.

– Должно, далёко, крёстный, – ответил.

Корнила покачал головой, глядя за плетень на Трифонов двор, где Фроська кормила курей.

– …не нашего по́лку, отправился к волку… – Корнила перевёл взгляд на Степана. – Нетчик твой батька, Стёп. Все оглобли переломал. Как до сей поры в куль не посадили его…

Развернулся и пошёл прочь. Даже плечи, и те у Корнилы казались раздосадованными.

Сжав зубы, весь кипя, Степан вбежал по крыльцу.

В курене, тяжело дыша, уселся на лавку, мрачно глядя на свесившуюся с печи якушкину ногу.

По лежавшему на лавке Ивану было видно, что проснулся: зрачки играли под веками.

– Чего сказал Корниле? – спросил, повременив.

– Корнила за всё догадался, – ответил Степан.

– …ничё… – решил старший брат.

Протопотав по ступеням, ввалилась, тяжело дыша, Матрёна:

– Чегой-то Корнила приходил?

– Спросила б сама, – ответил Степан.

– Я баба, так он и скажет мне.

– Пытал, как нашу корову звать, – рассказал Иван со своей лавки. – Сказывал: у протоки встретил надысь, а поздоровкаться не смог… Совестится теперь.

…кондыревское войско заскучало.

Многие, перепившись, тонули. Ещё больше – бежали обратно в русские украйны. Иные ж, перессорившись с казаками, пропадали бесследно.

Оставшиеся пропивали оружье. У ждановских пушкарей казаки исхитрились выиграть три пушки, и явились их забирать, Кондырев прогонял их самолично, грозясь повесить.

Велел каждый день, на зорьке, строить войско, перекликать поимённо. Вести строгие разбирательства утерь да побегов. Во всякое утро сия забота тянулась едва не до полудня; ополченцы томились.

Тишины на стану не было и в ночи: в одном месте