Тума - Захар Прилепин

Эмин, не в силах усидеть, поднялся; держась за один посох, другим посохом взрыхлял, давил землю у своей ноги.

…из казака с телесным всхлипом вытянули перемазанный кол.

Приставили заново; палач, широко замахнувшись, вдарил снова.

Пытаемый, изогнувшись всем телом, откинул голову назад так далеко, что кадык его, казалось, должен был разорвать глотку и вывалиться.

Раскрыв рот, казак вытянул истончившийся свой язык далеко, будто ящер.

Язык, будто окаменев, дразнился.

Семь колов с навздетыми на них казаками, поднятые на верёвках, вознеслись над площадью, как цветы.

Казаки глядели на расходящиеся толпы.

Чернели проплешины костров. Ползли прочь бараньи шапки.

…седой казак всё порывался запеть, но не доставало сил.

…сквозь поднявшуюся пыль и гарь молдаванин погнал осла с площади прочь. Узнав путь, осёл заторопился, настырно бодая оказавшихся на пути. За ним больше не спешили мухи: на площади и так был пир.

Минька ехал позади, угрюм.

…открывались кофейни и кальянные.

Азовские люди уже пили кофе и тянули дым из длинных трубок.

Малолетние татарчата, воткнув в песок короткий, заточенный сук, кривляясь, играли в пыточную. Схватив татарского мальца, тянули его к тому колу. Тот нешуточно отбивался, вопя и дрыгая чумазыми, расползающимися в стороны ногами.

XI

За три дня до окончания месяца мая, на закате солнца, показались, наконец, русские ратники.

Казаки с валов гадали об их числе. Считали возы и сотни по хоругвям.

Выглядывали, с каким оружием движется воинство. Искали пушки.

Лохматый хвост воинства уползал за край степи.

Редко кто был одвуконь, а многие, у которых, видно, кони пристали или пали, тряслись на телегах или топали рядом.

Большинство было в кафтанах, мало кто в кожаных или лубяных латах.

Когда показалась конница с мушкетами, положенными поперёк сёдел, и богатые дворянские колымаги, с вала, в приветствие, ударили пушки.

Идущая рать в ответ не стучала в барабаны и не играла в трубы. Русские шли, как оглохшие.

Белые, красные, зелёные хоругви со Спасом и Богоматерью высились над ними.

На той стороне Дона Осип Колуженин со старшиной и попом Куприяном спешились, встречая дворян-воевод.

Ждан Кондырев и приближённые его, дождавшись когда казаки пройдут положенное, спешились тоже. Стременные приняли коней под уздцы.

У Ждана, заметили казаки, был аргамак золотистой масти в шёлковой, украшенной дорогими камнями, узде.

Среди московских заглавных людей приметили черкасского казака Павла Чесночихина. Русобородый, дородный, бровастый, он зримо беспокоился, чтоб встреча прошла без запинки.

Ждан оказался высок, худощав в плечах, но при том заметно брюхат. Борода его, зелёные сафьяновые сапоги, жёлтые шёлковые штаны и посеревший в пути алый кафтан – всё было густо покрыто пылью.

Поверх кафтана Ждан был обряжен в добрую кольчугу из стальных чешуек. За поясом сияли изукрашенные пистоли. На боку висел короткий меч в серебряных ножнах.

Казацкое приветствие Ждан едва дослушал:

– Пока ратники мои голодны, за стол не сяду, – сказал, покашливая. – Напиться подай… – велел, не оглядываясь.

Служки бросились исполнять.

– Готов ли харч на моё войско, вам в помощь приведённое, атаманы-казаки? – Ждан переводил взгляд с одного казака на другого, пока не вперился в попа Куприяна, согласно затрясшего рыжей бородою.

Поднесли чару. Зажмурившись, выпил до дна. Вернул, не глядя, в руки служек.

Осип поклонился и с достоинством ответил:

– С голоду помереть не дадим. Но войско, вижу, у вас – с четыре тысячи человек, а у нас во всём Черкасске две тысячи казаков. Посему: время потребуется. Кабы прислали гонца, мы б лутче дожидалися.

– О нашем приближенье вы знали! – без грубости, отирая рукавом лицо, отчего на нём остались потные разводы, ответил Ждан.

Ему уже подавали платок.

– …и могли б угадать, что на марше мы кухонь не греем, – Ждан пристально оглядел Осипа. – Да и нет нужды православному гонцов слать, когда он в гости идёт иль на рать.

– Так вы в гости – иль на рать? – спросил Осип, глядя в глаза воеводе.

Чесночихин при тех словах переступил с места на место, не сводя с Колуженина молящего взора.

Ждан, не удостоив атамана ответом, перечислил на память, без сбивки, чего надобно предоставить ему в самые краткие сроки, чтоб пришедшее в помощь казакам государево войско расположилось станом.

Осип, выслушав и в свою очередь не ответив, напомнил с малым поклоном воеводе, что завтра его ждут на казачий круг.

– От государя и великого князя Алексея Михайловича привёз я вам грамоту и жалованье, – ответил Ждан, вытягивая отекающую по́том шею, – посему, атаманы, не мне к вам, а вам ко мне надлежит прийти. Нынче недосуг, и вы пока поторопитесь с моими наказами. А завтра поутру в моём шатре будем совет держать. Оставьте здесь трёх ваших казачков, чтоб, ежели что понадобится, вас находили сразу, и вы без промедленья могли явиться.

Осип молчал – но, казалось, даже борода его стала упружистей.

Не мигая, он смотрел на Ждана.

– Не то ты меня пужаешь, атаман? – спросил дворянин, гладя себя по затылку. – У меня шапка не загорится с твоих гляделок? – с тех пор, как зачалось войско Донское, такого не бывало, чтоб казаки ходили на поклон, – сказал Осип. – Сколь казаки себя помнят, московские гости идут на круг.

– В былые времена, атаманушко, русские князья и в Орду на поклон ездили… Слава Спасу Нерукотворному, сгинули те времена.

На обратном пути взъярённый Колуженин оторвался от старшины, ехал один, сняв шапку, сжимая её в руке, как птицу.

…нагнал Чесночихин.

– Осип, остынь! – говорил. – Весь минувший год я со станицею нашей молил бояр, да дворян, да дьяков сбирать войско нам в подмогу! Язык оболтал! Во весь век свой столь не уговаривал никого! Трёх жидов переторговал бы за тое время! А всё об одном пёкся: чтоб вовсе с Дона нас не сбили… И затянул ведь сюда их!.. Всей станицей нашей войско то сбирали! По пути сюда тому войску не дал разбежаться, самолично ловил-наказывал, а трёх в воду посадил… Довёл-таки рать до Черкасска…

– Цены тебе нету, Павел… – отвечал Осип, усаживая шапку на голову.

– …а вместо заединства – склока, – сказал Чесночихин.

– Какое у тебя, холопа, заединство может быть с болярином, одурел разве? – осклабился Осип.

– …то дворянин, и спесь его дворянская, зато привёз он нам государеву грамоту да казацкое жалованье!.. – увещевал Чесночихин.

– Что ж, он жалованье обратно свезёт? – спрашивал Колуженин, и, не дожидаясь ответа, попрекал: – Ты, пока в Москве сидел, никак обык спесь ту терпеть? А я – не обык. Надеюсь,