Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни

Часть IV

Бунтовщица

1860–1863

Глава 31

Катманду

Я стою на балконе небольшого дома, который предоставил мне раджа Джанг Бахадур, и смотрю на Катманду. Повсюду многоуровневые скошенные крыши города и трепещущие на ветру флаги буддийских святилищ. Вдали в последних лучах солнца сверкает золотой шпиль Пашупатинатха. Река Багмати вьется вокруг огромного храмового комплекса, словно тонкая серебряная цепочка. Если вытянуть шею, я смогу разглядеть даже маленькую гурдвару, которую помогла устроить. Там в день смерти Саркара кормят бедных, а я периодически тайно встречаюсь с сочувствующими, которые прибывают из Индостана.

Меня слегка пробирает дрожь, несмотря на плотную непальскую шаль, которую подарил мне Джанг Бахадур в начале моего пребывания в Непале, когда у нас еще не испортились отношения. Но в дом мне пока не хочется. Я напрягаю глаза, наблюдая за пыльной дорогой. Как раз в это время прибывают посланники из Индостана, которым приходится пересечь несколько горных перевалов, чтобы попасть в Катманду. Я высматриваю их каждый вечер, хотя знаю, что у них редко бывают письма для меня – и ни разу не было письма, которого я жду больше всего, от моего сына, которого британцы отвезли через полмира в Англию. Но я продолжаю надеяться.

Информация приходит из других источников. Как я и боялась, моего верного Автара расстреляли британские солдаты в Патне. Но кое-кто из агентов, которых он обучал, сумел скрыться. Наверное, Автар поделился с ними моими планами побега, потому что они искали меня, пока не нашли, и теперь мы поддерживаем постоянный контакт.

Когда они сообщили мне подробности смерти своего командира – как он отказался говорить британцам, где я, как его пытали перед расстрелом, – я плакала много месяцев. Не могла ни есть, ни спать. На меня давило невероятное чувство вины. Если бы я не настояла на побеге из Чунара, если бы не сообщила Автару, в каком я отчаянии, возможно, он до сих пор был бы жив. Мое здоровье, и без того слабое после трудного пути в Непал, стало куда хуже. Джанг Бахадур не замедлил прислать мне своих врачей, хотя, подозреваю, втайне он надеется, что я умру. Я его не виню. Британцы очень недовольны тем, что король Непала дал мне убежище, и не прекращают попыток надавить на него.

Британский резидент в Катманду перехватывает все письма, адресованные мне, поэтому я очень благодарна шпионам Автара. Без них я ничего не знала бы о судьбе сына. Но каждое сообщение о нем, которое я получала за последние годы, было для меня как удар ножом в живот. Сначала британцы отправили мальчика из Пенджаба, где Далипа любили, где у него до сих пор были сторонники, в далекую, забытую богом деревню Фатехгарх, в места, полные москитов. Там ребенка поручили заботам англичанина по имени Джон Лоджин и его жены Лены. Лоджины были чрезвычайно добры к моему одинокому Далипу. При других обстоятельствах меня бы это утешило, но я не могла не подозревать, что они специально старались занять мое место в сердце сына, стать ему новыми родителями и претендовать на его верность. Постепенно Лоджины отослали большинство людей, которых Далип знал и любил, даже его любимую служанку Миан Хима, которая отдала бы за него жизнь. Когда мальчик хотел написать мне, ему говорили, что я сошла с ума и сбежала и никто не знает, где я. Какой был выбор у моего сына, кроме как держаться за Лоджинов? Они наряжали его в английскую одежду, кормили безвкусной британской едой и учили своему языку, брали его в церковь и нашли ему христианских товарищей для игр. Постепенно мальчик стал стыдиться всего индийского и даже индийской части своей натуры. Они нашли ему нового слугу, Бхаджана Лала, который обратился в христианство, и тот втерся в доверие к моему сыну, изголодавшемуся по любви. Этот человек каждый вечер читал моему сыну Библию, промывал ему мозги и ругал наши сикхские традиции, пока Далип не согласился перейти в христианство. Британцы проигнорировали петиции немногих остававшихся в их услужении людей из Лахора – Рама Сингха, Девана Сингха и казначея Рама Кишена, которые считали, что Далипу надо сначала больше узнать о собственной сикхской вере и что он слишком молод для такого серьезного решения. Лоджины отрезали чудесные священные волосы моего мальчика, отвратили его от веры предков и покрестили. Даже аплодировали ему за то, что он якобы узрел свет. Я выяснила, что Далхаузи прислал Далипу собственную Библию, и все это время ему без конца рассказывали об Англии, изображая ее страной чудес.

И это еще не самое худшее. Далипу едва исполнилось шестнадцать, когда британцы увезли его из Пенджаба, чтобы у патриотов, ждавших нового шанса восстать против иностранцев, не было махараджи, вокруг которого можно объединиться. Британцы посадили Далипа на корабль – как ни странно, он назывался «Индостан» – и отправили его через Кала-Пани[76] в Англию. А самая коварная часть плана состояла в том, что изгнание представили мальчику как замечательный и редкий шанс, щедрый дар самой королевы Виктории, так что он еще и упрашивал, чтобы ему позволили поехать. Когда мне тайком сообщили эту новость, грудь мне пронзила ужасная боль, и я упала на землю. Вызвали врача, и он сказал, что у меня развилась сердечная болезнь, что я не должна напрягаться ни физически, ни эмоционально. Но какое там! Я снова и снова дрожала от гнева, узнавая – у меня и в Англии есть шпионы, – как иностранцы носятся с Далипом в собственной стране. Как он стал любимчиком королевы, которая всюду водит его с собой, наряжает и всем показывает, будто дрессированную обезьянку. Как она подарила ему медальон со своим портретом, который Далип носит на шее, – неужели никто не заметил, как это смешно?

Это было в 1854 году, шесть лет назад. Я с тех пор столько плакала, что наполовину ослепла. Иногда мне приходят в голову странные мысли. Может, Далипу лучше было умереть в бою, как благородному Шаму Сингху и его солдатам при Собраоне? Потом я понимаю, что это глупость. Моему сыну тогда было всего восемь. Все решения принимали окружавшие его взрослые, включая меня. Некоторые из этих решений, например мои, были глупыми, близорукими, продиктованными желанием отомстить. Некоторые – жадными и предательскими, как у Лала и Теджа Сингха, а потом и у остальных придворных. У одного Далипа не было выбора, и при этом он платит самую высокую цену.

Бо́льшую