Вторая смерть Эди и Вайолет Бонд - Аманда Глейз

Не стоило вчера срываться на нее при Руби.

Эди снова откинулась на подушки. Единственной радостной вестью за вчерашний вечер стало то, что с Завесой не случилось ничего странного. Разумеется, открывать ее на сеансах нужды не было. Про обоих клиентов мистер Хадл собрал самые подробные сведения, и духов, с которыми они хотели связаться, легко было и отыскать, и изобразить. Но Эди все равно было не по себе.

Откинув одеяло, она встала с кровати. Пока размышляла, стоит ли спуститься на завтрак в обеденную залу, сообразила: когда она еще спала, Вайолет наверняка уже позавтракала там с Джоном «Моржом» Биллингсли. Несомненно, все время, пока они наслаждались яйцами всмятку, он строил воздушные замки – замки, которые тут же рухнут, едва вмешается реальность.

Больше всего на свете Эди хотелось предупредить сестру держаться от моржа подальше. Увы, Вайолет мечтала о сцене еще с тех пор, как в одиннадцать лет они увидели гастрольную афишу спектакля «Много шума из ничего» со звездой Бродвея Мод Адамс в главной роли. На сам спектакль их так и не пустили, но какая разница? Вайолет получила доказательство, что такая жизнь существует, и уже на следующий день принялась зубрить шекспировские монологи.

Даже когда отец запретил Вайолет хотя бы думать, не то что упоминать о греховной жизни актрисы, мать – уже привыкшая идти против мужа – втайне поощряла мечты дочери.

Тогда Эди не видела в этом вреда. Но теперь явился этот смазливый юноша и собирался воспользоваться наивными мечтами сестры. Эди ясно как день понимала, чего он добивается на самом деле, но сказать об этом Вайолет значило бы только окончательно ее оттолкнуть. Ей оставалось только ждать, пока все рухнет, и надеяться что-то выстроить из обломков.

Эти мысли лишили ее остатков аппетита, и дилемма завтрака была решена: она поест потом, когда подготовит травы на вечер.

Не заботясь о наряде, она накинула видавший лучшие дни халат и, разложив перед собой бумажные свертки с травами, которые вчера достались ей втридорога, устроилась за письменным столом розового дерева перед единственным в номере окошком. Как следует прищурившись, она могла бы разглядеть краешек сине-зеленых вод реки Сакраменто, что искрилась за железной дорогой.

Высвободив из пучков дюжину стеблей сушеной полыни, она разложила их на столе в ряд. Вынула из ящика стола потертые кожаные ножны, которые сама туда положила, когда разбирала вещи. Расстегнув застежку, вытащила острый ножик с приметной белой костяной ручкой.

«Следи, чтобы не затупился, милая».

Так учила мать в день, когда Эди исполнилось четырнадцать. Тогда, в травяном садике, она отдала дочери нож, принадлежавший в свое время бабке, которой Эди никогда не знала. При жизни бабка была славной повитухой. А особым клиентам могла помочь и в менее приземленных материях. Мать Эди должна была пойти по ее стопам, но влюбилась в сына священника и через три месяца вышла за него замуж.

Эди моргнула, прогоняя воспоминание, и сосредоточенно вонзила острое лезвие в оливково-зеленую полынь, обрезая неровные кончики. Но, увидев, как нож в руке ходит ходуном, она отложила его в сторону.

Набрала в грудь побольше воздуха, успокаиваясь.

«Ты справишься».

Взялась за нож снова. Рука продолжала трястись.

Эди оглядела стебли полыни, лежащие на изящном столике розового дерева. Такие безвредные. Кроткие. Желтые кругляши цветков крошились, и пряный полынный запах заполнял тесный номер, хотя их даже не поджигали.

Вайолет на сеансах брала травы россыпью, крошила в блюдечко и тогда уже подносила спичку. Но Эди нужно было легко поджигать их в Завесе, и мать научила ее делать из трав пучки, горевшие ровно и долго.

Последний раз она так готовила травы в тот день, год назад. Вечер начинался совершенно обыденно: Вайолет занималась садом – была ее очередь, – Эди связывала травы в гостиной, единственной комнате их дома, которую отец никогда не удостаивал присутствием, а мать сидела на полу, скрестив ноги и оседлав подушку: она всегда старалась принять эту позу, когда ее дух уходил в Завесу смерти.

О клиенте, заказавшем ее матери работу в смерти в тот день, Эди знала всего две вещи. Во-первых, мать соврала мужу, что собирается навестить тяжелобольную прихожанку их церкви, потому что ей нужно было взять телегу – она встречалась с клиентом за пределами города. И во‐вторых, получить заказ помогла тайная сеть женщин, которые, как и мать, знали правду о смерти – правду, которую она раскрыла дочерям в день их тринадцатилетия.

Смерть, объяснила мать, вовсе не такова, как проповедует с кафедры отец. Нет рая – посмертия для добродетельных – и ада для грешников. Истина была в том, что всех – добрыми они были или злыми – ждали две смерти.

Первая – смерть тела.

И вторая – уход духа.

«Когда умирает тело, – говорила она дочерям своим мягким, убаюкивающим голосом, – дух проходит в Завесу смерти. Большинство духов на сколько-то времени задерживаются там – их утешает близость Завесы к миру живых. Но в конце концов все духи поддаются силе, тянущей их сквозь Завесу и… дальше.

Это вторая смерть. Окончательная. После нее не возвращался ни один дух».

Потом она объяснила, что были, конечно, и те, кто противился этой силе. Иногда это сопротивление ощущали их живые близкие. Она научила сестер, как тогда можно помочь. Иногда духу нужно было напоследок поговорить с любимым – или ненавистным – человеком, оставшимся в мире живых. Иногда требовалась приличная доза розмарина с чуточкой ромашки – помочь духу отпустить слишком прочно въевшиеся тяжелые воспоминания.

Иногда требовались и более радикальные меры.

Эди отложила нож. И ее ладонь вдруг, словно в трансе, легла на белый шелковый кисет, лежащий в углу письменного стола. В кисете хранились травы, которые она всегда держала при себе или рядом. Развязав шнурок, она запустила руку внутрь: пальцы пробежали по разным сверткам и наконец, на дне кисета, сомкнулись на чем-то плотном. На чем-то перекрученном и узловатом.

На корне белладонны.

Она же сонная одурь.

Если зажечь эту траву в смерти, любой дух, вдохнувший дыма, отправится за Завесу – в окончательную смерть. Дух того, кто ее зажег, – тоже.

Эди впервые увидела ядовитый корень тем самым вечером, год назад. Была ее очередь нести стражу, пока мать странствует в смерти. Никак нельзя было, чтобы отец сестер узнал о явно противных христианству делах жены, поэтому, уходя в смерть искать нужного клиенту духа, мать всегда просила одну из дочерей побыть рядом. Так она