Тума - Захар Прилепин

Вдруг ударяли в грудь, проверяя – устоит ли.

– Эй! – окликал Дамат, запрещая бить.

У младшего армянина были самые мягкие руки. У Степана – самые жёсткие.

…вглядывался в покупателей.

Надо было вовремя понять, какой из них закупает рабов на галеры, какой – на хозяйство.

На галерах долго не выживают, загнивая в солёной воде, моче, дерьме, истощённые бессонницами, однообразной пищей, телесным надрывом.

На хозяйстве, коли хозяин не изувер, иные невольники и вовсе способны разжиреть, разжиться.

Со всякого хозяйства можно, разведав что да как, уйти.

С галер же мало кому удавалось бежать.

Казаки, ведал Степан, считались дурными рабами по причине дерзости и непокорства – их редко брали на хозяйства.

Зато в галерные рабы покупали куда охотней всех прочих – и ляхов, и армян, и калмыков, и цыган, и черкес.

Морские люди, ищущие галерных рабов, узнавались по цвету лиц, по особой, враскачку, походке.

Когда подошёл такой – с ожерельем из бирюзы на шее, в кожаных, потёртых штанах, с выгоревшим и будто просоленным лицом, – Степан сразу сделался вял, смотрел тускло, закашлялся, пуская длинную, тягучую слюну.

– Ал Эрмении кейфет (Купи армян. Будут тебя веселить. – тур.), – сказал морскому человеку Дамат.

– Онлара бакмак гюлесим гелир (Мне уже смешно смотреть на них. – тур.), – хмуро ответил морской человек.

– Казак ал, кувветлюдир (Купи казака, он сильный. – тур.), – предложил Дамат.

– О хаста (Он болен. – тур.), – ответил морской человек.

– Яландан япар (Он притворяется. – тур.), – сказал Дамат. – Хем генч хеми кувветлю. Дедигимизи анлар. Чок тил билир. (Он молод и силён. И он понимает, что мы говорим. Он знает много наречий. – тур.)

Морской человек кивнул – и Дамат, ткнув Степана носком огромного сапога, заставил его выпрямиться.

– Дири гёзлю мевта ит кими… (Как мёртвая собака с живыми глазами… – тур.), – сказал морской человек. – Чок талеп едерсин. (И ты просишь слишком дорого. – тур.)

– Игирми илден чок яшар, даяныр (Он не умрёт и за двадцать лет, говорю, упрямец. – тур.), – ответил Дамат.

…не сторговались.

В полдень явился худощавый армянин – лукавые чёрные глаза навыкате и будто вдавленные виски. По виду небедный: в шёлковом архалуге, подпоясанный кожаным ремнём с накладными серебряными пуговицами, на перстах – несколько драгоценных колец.

С ним был старый слуга – с обвислыми губами, всё лицо в гречневой крупе; тоже из армян.

Оба армянских раба сразу, по собственному почину, встали. Один из них скороговоркой заговорил, с волнением протягивая к покупателю задрожавшие руки. Покупатель вопросительно взглянул на Абидку. Дамат, стоявший подле, не глядя, ударил армянскому рабу ладонью по губам, разом оборвав речь.

Покупатель дал знак, чтобы поднялся Степан.

Смяв ему бороду, долго держал Степана за скулы, разглядывая его. Ладонь армянина пахла маслом и свежей зеленью.

Затем небрезгливо взял Степана за руки и, кивнув, велел тянуть на себя. Степан был сильнее, но не стал того выказывать. Глядел мимо армянина на его слугу, который, закатывая глаза, шептал что-то – быть может, намекая поддаться, или, напротив, моля стоять крепче.

Армянскую речь Степан не понимал.

Не оборачиваясь к Дамату, но продолжая сжимать Степану крепкое, как дерево, плечо, армянский покупатель спросил цену. Услышав, слуга вскинулся и брезгливо скривил рот, глядя на Степана так, будто он сам себе определил стоимость, и мог её опустить.

Его хозяин, напротив, не выказал ни малейшего удивления.

…хохол всё громче распевал песни, то и дело указывая на свои зубы даже тем, кто просто проходил мимо.

Толстый осман, стоя у ряда напротив, попросил татарского торговца показать ему русскую девку, сидящую на самом краю лавки под навесом.

Татарин позвал её взмахом руки. Невозмутимая, она медленно поднялась и подошла к хозяину, будто добрая кобылица.

Щёлкнув пальцами, татарин велел ей оголиться.

Большие груди явились солнечно, сыто.

– Руки, – велел ей татарин по-русски.

Она подняла руки. Подмышки с выстриженными волосами были розовы, как раковины.

Явился её сын. Он принёс в рубахе яблок. Видя, что матерью торгуют, уселся неподалёку на землю, спиной к ней. Недвижимый, дожидался, когда всё кончится.

…решив, что покупатель увидел достаточно, татарин велел ей одеться.

Она тут же накрылась накидкой, связав концы за спиной; руки остались голыми. Мальчик поднялся, придерживая рубаху, полную яблок.

Взяв лицо сына в ладони, она коротко поцеловала его в темя. Забрав яблоки, ушла к своему месту под навесом и вернулась с разломанной надвое лепёшкой. Вторую половину, указав движением подбородка, велела передать Степану.

Мальчик ловко пересёк пред едущим всадником дорогу, и, не глядя на Степана, подал ему хлеб.

Хохол, словно в забытье, почти закричал:

– Наши шабли!.. заржавилы!..

Торговавший им ногаец неспешно вытащил из-за пояса топорик и, поднявшись, обухом коротко ударил старика по голове.

– Ёк! – отчётливо выкрикнул хохол, падая на бок.

Один глаз его был зажмурен, а другой – смотрел.

Ногаец указал топорком на хохла другим своим рабам. Они тут же сволокли его за деревянный прилавок.

Сгребая песок ногой, обутой в чувяк, ногай засы́пал кровавый след.

…спустя час богатый армянин вернулся.

Теперь с ним, помимо слуги, был тихий старик в чёрном халате и в колпаке. Губы его непрестанно шевелились.

– Элини гёстер она! (Покажи ему ладони! – тур.) – велел Дамат.

Степан раскрыл свои жёсткие руки.

Старик в чёрном халате смотрел в ладони. Проводил по ним длинным, чуть подрагивающим пальцем. Снова сверял одну руку с другой.

Богатый армянин терпеливо дожидался, смотря на Степана с добрым чувством, так, словно вопрос о покупке был уже решён.

Его слуга то заглядывал хозяину в лицо, то через хозяйское плечо всматривался в Степановы ладони, словно в них что-то лежало.

…губы старика в чёрном халате прекратили шевелиться. Он застыл – и вдруг, будто забрезговав осклизлым гадом, сбросил руку Степана.

Кланяясь поочерёдно и богатому армянину, и Дамату, и кому-то третьему, незримому, боком отошёл в сторону.

Кутался в халат, как замерзающий.

Нисколько не удивившись случившемуся, богатый армянин с улыбкой кивнул Степану, прося снова поднять руку. Чуть склонившись, заглянул в неё, как в чашу.

Едва приметно улыбаясь, покачивал головой.

Оставив Степана, подошёл к старику-хироманту, жестом прося вернуться к рабу и взглянуть ещё раз.

Цыгане снова притихли, наблюдая за происходящим.

Мальчишка, так и сидевший напротив, перестал есть лепёшку. Глядит ли на Степана его мать из-под навеса, отсюда было не понять.

Старик в чёрном халате упирался и несогласно крутил головой. Затрепетав губами, вдруг выкрикнул:

– Айд апи меч – джёкхи кракэ варвум э! (В той ладони – адский огонь горит! – армянский.)

III

На столе черкасского кабака стояли вперемешку квашеные огурцы с