Тума - Захар Прилепин

Вож определял близость тверди по цвету воды и по той особой толчее волн, что образуется близ прибрежных скал.

…берег, сколько ни помни о нём, всё равно являлся всякий раз нежданным, чарующим.

С холмистых вершин сползал огромный туман.

Открылись тёмно-зелёные горные чащи, цветущие длинные склоны, крыши селенья. Слабо стелились над ними совсем редкие дымки.

Вдруг донёсся резкий запах полыни.

Гребцы наддали.

…радуйся, тебе бо земля дарствует цветы предивные.

…переполох затеялся в те мгновенья, когда с первого стружка уже спрыгивали казаки.

Прочь от берега, крича, побежал крымский человек. В спину ему впилась стрела; он упал – и снова попытался встать. Собравшись с духом, стоя на коленях, закричал, – но уже слабей, жалобней.

Федька Будан со звериной быстротой настиг его и вспорол горло.

Заплескала первая кровь.

…струги причаливали один за другим.

Держа в руках самопалы и ломы, чтоб взламывать двери, казаки растекались по улочкам селенья.

Окровавленным ножом Будан срезал тяжело рухнувшую оземь рынду.

Мягчайшую синь разрезал женский визг ужаса. Раздался выстрел.

Вскрики, сабельный лязг: на казаков выбежала ночная татарская стража.

Тут же всё вокруг ожило, запричитало, заклекотало, залаяло, загрохотало.

Тишайший рассвет принёс в себе ад.

…успевшие выйти в море рыбаки поспешно уплывали вдаль, чтобы вернуться к вечеру на пепелище – и не найти никого.

Степан бежал по пылящей, осыпающейся мелким камнем дорожке, забираясь всё выше и выше в раскинутое на склоне селенье.

Будто качалась на вершине минарета двурогая басурманская луна, влипшая в рассветное солнце, как подкова.

Не добежав до калитки, перемахнул через обмазанный глиной плетень – и оказался в подметённом дворике.

На базу у крымских татар не было ни хлевов, ни сараев – только навесы.

Под навесом стояли три коровы. В загоне с блеяньем перекатывались из края в край бараны. Заметались по двору куры: одни забега́ли в птичник, другие неслись наружу. Сшибались и, кудахтая, взлетали. Через весь двор, будто кем со всех сил брошенный, пронёсся, размахивая крыльями, яркий, как здешние земли, петух.

В широких, стянутых поясом шароварах, в жёстком берете с высокой тульей, при том – в ночной рубахе и босой, с высокого порога сакли сбежал татарин, держа в руке чуть отнесённый в сторону топор. Приметив только Степана, татарин развернулся к нему. Глаза его были разом и бешены, и полны страха. Левую руку он поднял вверх, раскрыв ладонь.

Курица метнулась ему в ноги, он чуть запнулся, – и тут же рухнул лицом вниз, срубленный Иваном Разиным. Удар оказался так силён, что в разверстой спине было различимо дышащее нутро.

…распахнули дверь в саклю; озираясь, вошли.

В мешок, удобно привязанный на боку, Иван сразу сгрёб кофейники и медные чашки, стоявшие в ряд на выступе у чела печки.

Печка была из необожжённого кирпича.

Потолка в сакле не было.

На поперечных балках висело бельё. Одну за другой Иван сбрасывал тряпки на пол, забрав в мешок лишь несколько цветистых.

На самом конце одной из балок, поджав ноги, сидело двое татарчат – один, совсем мелкий, меж ног другого, чуть побольше, зажавшего младшему брату рот обеими руками. Ладони его мелко дрожали.

– Споймай-ка! – попросил ровным голосом Иван, и, хотя легко мог достать их рукой, подхватил стоявший у печи ухват и резким тычком спихнул обоих Степану в руки. Они рухнули на него как сломленная верхушка яблони, стуча яблочными кулаками по голове.

До хруста сжав татарчат, Степан вынес их во двор. Ноги зарубленного татарина продолжали мелко дрожать, руки же нагребли пыли и куриного помёта. На его рану уже слетелись бирюзовые мухи.

Перешагнув через убитого, Степан вышел за калитку.

Вниз по улочке, сопровождаемые несколькими казаками, торопились к морю татарские женщины, девицы, малолетки.

– Барысы артыннан йөгерегез! (Бегите за всеми! – тат.) – велел Степан, опуская татарчат на землю.

…Иван вывел из сакли, держа за шеи, двух юных татарок. Одна лет десяти, другая чуть старше, обе в рубахах с короткими рукавами и в шароварах.

Стоя у калитки, Степан дождался, пока они сами, переступая растёкшуюся двумя ручейками кровь родителя, выйдут на улицу.

Влекомые плачущим и вскрикивающим потоком, вместе с иными несчастными, не оглядываясь, девки посеменили к стругам.

Подпрыгивая, туда же катилась только что срубленная голова пытавшегося бежать подростка. Голова ударялась о камень то раскрытыми губами, то оттопыренным ухом, то грязным, в налипшей пыли, затылком.

Бегущие вниз будто бы спешили с головой наперегонки.

…вернувшись в саклю, Степан нашёл брата в женской половине.

Не слишком торопясь, Иван раскрыл сначала голубой, затем красный сундуки. Разгребая, искал хоть сколько-нибудь дорогую рухлядь.

В углу, на постланном войлоке, меж подушек, лежала зарезанная Иваном татарская бабка. На лицо её было наброшено старое платье. Краем платье залипло в натёкшей уже крови.

– Кольца с бабки снять бы… и тот ковёр прибери… – сказал Иван. – И шубы вот. И папучи тож.

Папучи были расшиты золотом и серебром.

Не тронув бабку, Степан вынес всё, на что указал Иван, и сбросил на землю у плетня. На обратной дороге к морю отряженные на то казаки заберут.

…уже начинался пожар.

Отдаваясь длинным эхом, звучали редкие выстрелы.

С минарета кричал проклятия муэдзин. В минарет, увидел Степан, забегает Серёга Кривой.

…пугаясь огня и шума, к берегу топотала скотина: козы, овцы, бараны, ослы.

На берегу казаки уже грузили добро и загоняли в струги ясырь.

Одни полонённые молились, другие зажимали своим чадам рты. Если кто срывался навзрыд – обнимали, пытаясь угомонить.

– Куда такую старую, Триша? – крикнул Вяткину, залезая в струг, Корнила Ходнев.

По сапогам его струилась сияющая на солнце вода.

– Не старей тебя, Корнила… – оглянувшись на бабку, хмуро ответил Вяткин.

Привстал – и, не мешкая, вывалил её за борт.

Она было ушла вся под воду, но вскоре, со съехавшим платком, растрёпанная, ударяя ладонями по воде, поднялась. Раскрывала рот, с носа текло, на лицо сползли седые пряди.

…струги споро отходили.

Серебро играло на волнах. Море парило.

Неумолчно орал на берегу скот, перебегая с место на место.

Старуха стояла посреди воды, не отирая лица.

Кривой бежал от минарета к берегу – его дожидался последний струг.

…вынув из мешка отрубленную кисть, Иван Разин с усилием, крутя, снимал с мёртвых, ещё гнущихся пальцев кольца, нанизывая одно за другим то на свой безымянный, то на липкий мизинец.

VI

…снился из красной меди казан, в котором готовила мать.

Сон вылупился из давно позабытого.

Степан был так мал, что не мог заглянуть в казан, и