Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев

– Вот гады! – не выдержав, воскликнула Ольга. – Оба они, и Бела, и Ярослав, словно купцы на торгу! Ну, сказывай далее! Ты-то как уцелел?

– Мне бежать помогли. Шубич и Бабунич, вельможи хорватские. У круля Белы они оба в чести. Вот я к тебе и приехал, светлая княгиня.

– В этакую стужу. Чегой-то не шибко верую те, боярин! – закачала головой Ольга. – Врёшь что-то! Али не договариваешь!

Зеремеевич опасливо огляделся по сторонам, выразительно приложил к устам перст, затем осторожно вытащил из-за пазухи небольшую харатейную грамотицу, без обычной княжеской или боярской печати. Положил её на стол перед княгиней, пробормотал тихо, вполголоса:

– Читайте.

Ольга досадливо поморщилась. Стыдно было признать, что она, дочь Долгорукого, так и не выучилась толком грамоте. Знаком подозвала к себе сына, коротко повелела:

– Чти вслух! А ты не бойся! – повернулась опять ко Глебу. – Здесь не Галич, подслушивать да наушничать некому!

Грамота была от тестя Владимира, черниговского князя Святослава Всеволодовича. Писал Святослав, что хочет помочь Владимиру и Ольге воротиться в Галич, обещал поднять против Осмомысла Ольгиного брата Андрея Суздальского, а вместе с ним и других князей. Просит Святослав зятя своего вместе с матерью приехать к нему в Чернигов как можно скорее. Довольно пребывать «возлюбленной сестре и благородному Владимиру» в забытом Богом Торческе. Иная ждёт их обоих жизнь в стольном граде Черниговской земли. И недалёк, Господь даст, тот день, когда вернутся они во славе и в почестях в Галич, дабы обрести достойное среди прочих владетелей Запада и Востока место.

За напыщенными словесами Святослава усматривала Ольга козни и обман. Ведала она, сколь коварен и лукав черниговский князь. Умён, изворотлив, непостоянен. С юных лет вращается среди властителей Южной Руси, не один стол сменил, Чернигов, и тот добыл хитростью. Нет, не верила она Святославу. Полагала, хочет заманить он её и Владимира в свои сети. Знает ведь, как поступил Владимир с его дочерью. Вот и мыслит ему отомстить. В Чернигове-то, верно, уже и поруб для них приуготовлен!

Сказала о своих сомнениях Ольга, с неприязнью поморщилась, глядя, как Глеб, пряча испуганные глаза, начинает убеждать её, что всё не так, что черниговский князь будет добр и снисходителен к ним, а о дочери своей он и не упомнит.

– Почто тако думаешь? – спросила княгиня прямо, неотрывно глядя на бледное лицо трусливого сына Зеремея.

Глеб ответил неожиданно убедительно:

– Святослав поможет, потому как твой бывший муж, светлая княгиня, держит сторону его врагов – Ростиславичей. Ростиславичи владеют Киевом, Святослав же такожде о златом киевском столе мечтает. Ночи не спит, думает, как Ростиславичей побить. Князь Ярослав мечте еговой – помеха, с Андреем же, братом твоим, мыслит он союзиться.

Призадумалась Ольга, сдвинула половецкие стрелы-брови, отпустила Глеба, отмолвила, что помыслит добро и порешит, как им быть. После долго сидела в горнице на лавке, вздыхала, сомневалась. Владимир вышагивал вокруг неё, убеждал, размахивал руками:

– Надобно езжать, мать! Кто, как не Святослав Всеволодич, поможет нам? Сошлётся с дядькой Андреем, выступим все вместях, ударим по Галичу, отымем его у отца! Верно Глебка сказывал.

– Ох, сын! Не верую я ему! Сердцем чую: западня енто! – качала в сомнении головой Ольга.

И снова Владимир горячо возражал ей, сыпал словами, приводил один за другим убедительные доводы. Ольга слушала его, грустно улыбаясь. Ей вдруг почему-то стало всё равно, что там будет дальше. Чернигов? Ну, пусть будет Чернигов. С Осмомыслом она развелась по-честному, порвала, рассталась, не уронив своего достоинства княгини, дочери Долгорукого и сестры Андрея Суздальского. Ей не посмеет черниговский князь причинить лиха. А вот Владимир… Всё могло быть. Она промолвила, прервав поток горячих сыновних речей:

– Опасная сия затея, Владимир. Сам разуметь должон, не робёнок, чай. Бог весть, что у тестя твово на уме. Но отговаривать не стану. Сам решай.

…Из Торческа выехали они спустя три дня. К тому времени буран прекратился, ярко светило зимнее солнышко, снег слепил глаза. Было морозно, изо рта исходили клубы пара. Кони мчались весело, только и мелькали по сторонам дороги торчинские и русские селения. По льду возле Витичева они переправились на Левобережье. В скором времени предстояла им ещё одна переправа, через Десну.

В возке было тепло и уютно. Потрескивали дрова. Ольга расположилась на ложе, укрывшись медвежьей полостью. Владимир обретался в другом возке. Он обиделся на мать, когда та решительно воспротивилась тому, чтобы сын вёз с собой в Чернигов попадью с маленьким Васильком.

– Ты дурак совсем, что ли?! – гневалась Ольга. – Да как токмо узрит князь Святослав попадью твою с чадом, тотчас всех нас в поруб швырнёт! Вспомнит про дочь свою, тобою отринутую! И вот что тебе скажу: отныне бросил бы ты полюбовниц своих и жил бы с Болеславою как подобает! Иначе помощи от Святослава, поверь, не дождёшься николи!

Было грустное прощание со слезами, с воплями Алёниными – всё это Владимир вытерпел. Понимал он, что мать права, не следует ему рисковать любимой женщиной и сыном. Они вернутся к нему, непременно вернутся, но пока… пока владело им горькое отчаяние, текли из глаз слёзы. Предстояла ему долгая разлука с возлюбленной, и он тосковал, скучал, от того бесился, как капризный ребёнок, у которого отняли игрушку, не хотел находиться рядом с матерью и ещё сильней проникался ненавистью и презрением к Болеславе. Это из-за неё, из-за этой серой мыши, вынужден он был расстаться с красавицей-попадьёй!

Вечером, когда сгустились сумерки и возки после переправы остановились в одном из сёл на берегу Днепра, Ольга отослала сопровождающих её служанок ночевать в одну из изб и приказала позвать к себе Глеба. Как всегда, робкий, сын Зеремея осторожно присел возле неё на скамью. Отблески огня в походной печи выхватывали его напряжённое, обветренное лицо. Серые глаза всё так же трусливо бегали из стороны в сторону.

– Ночь сия – наша с тобой! – заявила княгиня.

– Может, не стоит? – глухо вопросил Глеб. – У всех на виду, почитай.

– Боисся, стало быть! – презрительно усмехнулась Ольга. – А чё бояться?! Я – разведённая, ты – неженатый. Али есь кто на примете?

– Да есть одна, дщерь боярская. Черниговчанка.

– Вот пото ты и боисся? Княгине, дочери Долгорукого, отказать хочешь?! А я вот тя повесить еже прикажу! Кликну стражей-торчинов – и велю! Скажу, мол, предал меня сей!

– Да ты что, княгинюшка?! Я ить! Я… – Глеб задрожал от ужаса. Слышно стало в тишине, как стучат у него во рту зубы.

– Сымай порты!