Далекий край. Первое открытие - Николай Павлович Задорнов

Федор Петрович спросил Невельского о ходе постройки «Байкала» и о подготовке к плаванью. Выяснив, что все идет отлично, старик повеселел.

А Невельской огорчился. Он знал, что часто Баласогло производит плохое впечатление. Его черные сверкающие глаза, сросшиеся брови… Александра принимают за какую-то подозрительную личность, за кого-то вроде менялы, а он патриот и горячий революционер в душе.

– А сам я не у дела… – пожаловался Литке.

Больше не существовало гордого рыцаря-адмирала, растившего молодого рыцаря для отважных турниров. Нет ливней и штормов, нет гордого, холодного взгляда из-под высокого капюшона. Молодой орел вылетел… А государь, казалось, забыл о существовании его воспитателя. Сейчас правительство стыдится своих ландскнехтов, желает обрести опору в народности, православии. Ведь скоро придется воевать… Литке даже ссутулился.

– Отставлен за негодностью, дорогой мой Геннадий Иванович, как старый блокшив[86], – говорит он своему ученику. – А вы, как всегда, фанатически одержимы идеей…

– Литке со своим другом Струве – как духи в поэме Шиллера, – поднимая воротник шинели и сверкая своими черными глазами, сказал Баласогло, выходя из Географического общества. – Встретившись, один спрашивает другого: «Есть ли конец света там, откуда ты летишь?» – «Нет! А там, откуда ты?» – «Тоже нет». Ну, так успокоимся. Россия – это целый мир, она необъятна, и нам незачем волноваться!..

– А каковы же взгляды Петрашевского на будущее Сибири? – спросил Невельской у Баласогло, когда они шли по Большой Морской.

– Михаил Васильевич полагает, что в будущем Сибирь необычайно разовьется, – ответил Баласогло. – Развитие Сибири, говорит он, сблизит Россию с величайшими государствами, лежащими на берегах Великого океана, и в первую очередь – с Китаем, будущее значение которого, по его мнению, еще следует угадать. И наконец, это необходимо потому, что Россия, как он говорит, должна пройти все формы общественного развития, претерпеть все страдания и совершить все открытия, прежде чем она достигнет истинного, назначенного ей величия…

Часть вторая

Демократ и деспот

Глава шестнадцатая

Прием

Четырнадцатого марта 1848 года зимним путем, который снова установился, когда после оттепели ударил мороз и прошли снегопады, Муравьев прискакал в Иркутск. Впереди вихрем мчались казаки. Взрывая волны снега, бешеные кони с треском подняли возки губернатора с речного льда на берег и, промчав по набережной Ангары, остановились у каменного дома с плоским навесом на чугунных столбах. Следом за возком Муравьева мчался целый поезд кошевок чиновников, ездивших встречать его за семь верст к монастырю.

Приезд нового губернатора явился большим событием, особенно в таком далеком краю, как Восточная Сибирь.

С первых же шагов Муравьев решил показать всем, что он не таков, как его предшественники.

– Позволь, забыл повязку! – собираясь утром на прием, сказал он жене.

Муравьев был в простом пехотном мундире с боевым крестом.

– Опять болит рука? – встревоженно спросила Екатерина Николаевна. – Ведь ты давно уже ходишь без повязки.

– Но сегодня необходимо явиться с повязкой. Пусть видят, что я генерал боевой, а не чиновный и нюхал пороху. Да и чиновников это заставит призадуматься. Увидят, что им руки не подаю. Пусть знают, что я не шутки шутить приехал.

Екатерина Николаевна велела служанке принести кусок черного шелка и сама подвязала руку мужа.

Когда-то, участвуя в Кавказском походе, Муравьев в бою против горцев под русской крепостью Сочи был ранен в правую руку. Рана давно зажила, но генерал при случае носил повязку.

– Вот так, отлично. Спасибо тебе, – сказал он.

Чиновники, собравшиеся в большом зале губернаторского дома у слепой стены, выходящей к Ангаре, ждали с нетерпением появления губернатора. Тут были опытные служаки, видавшие разные виды. Они знали, что еще в Петербурге новый губернатор поклялся вывести на чистую воду всех откупщиков и взяточников, но надеялись, что дело со временем обойдется. Все они были богатые люди, имели дома, землю, капиталы, связи в столице и полагали, что губернатор хотя и покричит, но что и он так же, как и они, ищет богатства и карьеры и в конце концов столкуется с ними.

Муравьев вошел быстро и, глянув на чиновников из-под своих рыжих бровей, остановился. Его сопровождал чиновник, представлявший всех по очереди.

Муравьев шел вдоль рядов, холодно здороваясь.

– Слышал о вас! – вдруг любезно сказал он какому-то молодому человеку.

У всех отлегло от сердца. Оказалось, что губернатор не таков зверь, как говорили. Сразу же всей этой сытой, затянутой в мундиры толпе полегчало. Но тут губернатор, поравнявшись с начальником золотого стола Мангазеевым, сказал ему тихо, однако так, что все услыхали:

– Я надеюсь, вы со мной служить не будете.

Крепкий, скуластый сибиряк Мангазеев побледнел и заморгал.

Весь прием продолжался десять минут. Пришибленные и напуганные, чиновники в смятении разъезжались по домам. Чиновный Иркутск замер, ожидая грозы. Вечерами служилые иркутяне собирались в домах с закрытыми ставнями и в тревоге обсуждали свои дела.

Губернатор стал увольнять одного за другим старых чиновников. Он придирался ко всем, потребовал материал о работе золотого стола, о пограничных происшествиях, о кяхтинской чайной торговле с Китаем, вызвал из Нерчинска управителя горных работ.

Отставлен вице-губернатор Пятницкий.

А следом за Муравьевым по сибирским просторам потянулись чиновники и офицеры с семьями.

Весной на должность гражданского губернатора приехал из Тулы старый друг Муравьева и его родственник Владимир Зарин. Вместе служили они офицерами на Кавказе, любили вспоминать походы в горы, битвы с черкесами, встречи в Тифлисе и общих друзей по Кавказу.

Губернатор с женой Екатериной Николаевной покатили встречать Зариных. Переправились на пароме через Ангару и скакали семь верст до стен Иннокентьевского монастыря, который, как древняя крепость, стоял на берегу ярко-синей реки, мчавшейся меж сопок в снегу. Еще холодно. Паром ходит, люди с баграми отталкивают байкальский лед. Становой лед с моря еще не шел, Байкал стоит под его крепкой толщей.

Монахи ловят рыбу. Муравьев здесь уже побывал, молился, знакомился с настоятелем. И еще раз заехал с женой. В соборе Екатерина Николаевна опустилась на колени перед Богородицей.

…Около монастыря – богатая деревня, пригородные мужики – хозяева огромных пашен, стад скота, огородов – прототипы будущих фермеров, которые, как полагает Муравьев, появятся повсюду на Руси после освобождения крестьян. Поодаль от монастыря, около шлагбаума, – будка. А еще дальше, за рекой, на высоте, – торжественный вид большого города. Пожалуй, даже красивей Ярославля. Так же, как там, на высоком берегу – соборы, сады…

Вот скачут кони. Слышны колокольцы. Так мчатся, словно всю Сибирь пронеслись вскачь, от самой Москвы.

– Владимир Николаевич! – вскинул руки Муравьев. – Дорогой мой!

Слуги Зариных отстегнули меховые одеяла.

– С приездом! Варвара Григорьевна! Прошу любить и жаловать, Екатерина Николаевна – супруга моя…

Шлагбаум медленно подымается. Строгие, вытянутые и почтительные, стоят чиновники и офицеры. А из второго экипажа сходят две юные девицы в модных меховых шапочках, в шубках из драгоценного гладкого меха, обе в меховых сапожках. Щеки девиц свежие, как и глаза. Екатерина Николаевна невольно залюбовалась.

– Племянницы мои – Александра и Екатерина, только что закончили Смольный институт, где им преподавали, что булки растут на деревьях…

– Ах, Владимир Николаевич!

Девицы сдержанно улыбаются.

«Бедняжки, – думает Муравьев, – понравится ли им тут…»

Все перецеловались, и сразу же была определена степень симпатий друг к другу.

Экипажи проезжали через шлагбаум и сразу сворачивали с дороги в сторону, а Зарины и Муравьевы, разговаривая, прошли пешком, словно тут был переход через границу в другое государство, а не подъезд к сибирскому городу.

Офицеры и чиновники почтительно вытягивались перед губернатором. Кланяясь дамам и девицам, молодые люди долго еще не спускали с них глаз.

Невысокая супруга гражданского губернатора, полная и осанистая, выглядела важной персоной. «Таковы эти дамы во всем мире! – подумала Екатерина Николаевна. – Но девицы – прелесть!» У Муравьевой как-то отлегло на душе, словно приехали сестры.

Подкатили экипажи, запряженные свежими конями. К девицам быстро подошел молодой белокурый штабс-капитан Корсаков – адъютант генерал-губернатора. Несмотря на холодный и резкий ветер, все офицеры в фуражках, по-летнему. Тут же другой адъютант, с черными глазами.

Офицеры помогли