Фернандо Магеллан. Том 3 - Игорь Валерьевич Ноздрин

Ничего нет ужаснее привычки человека к смерти.

«Дух человека переносит немощи; а пораженный дух – кто может подкрепить? – спрашивает царь Соломон и добавляет: – Человек, не владеющий своим духом, похож на разрушенный город без стен»

(Притч. 18, 14; 25, 28).

Занемог, исхудал Антоний. Одеяние мешком повисло на теле. Тонкие пальцы скользят по страницам книги. Губы шепчут молитву обнажают беззубые распухшие десны:

«Господи, Боже, спасения моего! Днем вопию и ночью пред Тобою.

Да придет моя молитва пред лицо Твое; приклони ухо к молению моему,

Ибо душа насытилась бедствиями, жизнь приблизилась к преисподней.

Я сравнялся с нисходящими в могилы, стал человеком без силы.

Брошен между мертвыми, – как лежащие в гробе убитые,

Отринутые от Твоей руки, о которых Ты не вспоминаешь.

Ты положил меня в ров, во мрак и бездну.

Ярость Твоя отяготела на мне, Ты поразил меня волнами.

Удалил от меня знакомых, сделал отвратительным для них;

Я заключен, не могу выйти. Око мое истомилось от горести»

(Пс. 87, 2—10).

Режет форштевень воды Атлантики, бегут вдоль борта прозрачные буруны. Дышит парусами каравелла, лебедем покачивается на волнах. Уже ходит колесом над головой по небу солнце, единственный свидетель тоски и отчаяния. Скоро судно минует экватор, в журнале Альбо появятся записи северных широт. Сколько жизней будет стоить этот бесконечный путь? Голос францисканца крепнет, выплескивает наружу переполнявшую его обиду:

«Разве Ты сотворишь чудо над мертвыми?

Разве они поднимутся, будут славить Тебя?

Или во гробе будет возмещена милость Твоя, а истина в месте тления?

Разве во мраке познают чудеса и в земле забвения – правду Твою?

Я взываю к Тебе, Господи, рано утром моя молитва предваряет Тебя.

Для чего Ты отвращаешь душу мою, скрываешь лицо от меня?

Я несчастен, таю с юности, несу Твои ужасы, изнемогаю.

Ярость Твоя прошла надо мною; устрашения сокрушили меня.

Всякий день они окружают меня, как вода: истощают меня все вместе»

(Пс. 87, 11–18).

Антоний окончил читать и задумался. Взгляд усталых глаз пополз по палубе, по лежавшим раздувшимся телам, еле живым и страдающим, остановился на товарище. Летописец чувствовал себя лучше других, много работал, выполнял обязанности матросов. На руках его виднелись кровавые мозоли от рукоятей насосов.

– Что с тобой? – спросил итальянец, напуганный видом друга. – Тебе стало хуже?

– Скоро придет мой конец, – грустно промолвил священник, находясь под впечатлением от псалмов. – Господь сокрушил меня за гордыню.

– Откуда ты знаешь? – Антонио сел на палубу рядом с францисканцем.

– Ночью я зрел видение. Святая Варвара спустилась на корабль. Она появляется тогда, когда люди могут умереть без покаяния не отпетыми.

– Она дала тебе знак?

– Нет, но я знаю: скоро наступит моя очередь.

– Надо немного потерпеть, – начал успокаивать его итальянец. – Франсиско говорит, через неделю пройдем экватор, а там недалеко до островов Зеленого Мыса.

– У меня осталось несколько дней. Я должен успеть что-то сделать, но не знаю – что. Я не вел дневника, не торговал, не составил завещания, ибо мне нечего и некому передать. У меня есть только Библия. Я подарю ее тебе, когда не смогу читать.

– Не надо так говорить, – попросил приятель. – Ты нездоров, но непременно поправишься. Мы голодали с сеньором Магелланом, так неужели погибнем на пути домой? Ты вернешься в Испанию, напишешь книгу, как обещал капитан-генералу.

– Мои дни сочтены, как пяди… – возразил монах.

– Разве у тебя не остались дела на земле?

– Я хочу найти последние слова. Ради чего жил на земле, что скажу Господу. Это самая важная мысль. Когда я узнаю ее, мне станет легко.

– Ты сокрушаешься, что пошел за Магелланом?

– Я поплыл бы с ним второй раз, даже если бы лишился не только зубов, но и рук. Мне тяжело, но я не жалею о прошедших годах.

– В чем же дело?

– У нас все получилось не так, как мы хотели. Этому должно быть объяснение. Я должен многое понять, найти слова.

– Ты ищешь уже сказанное другими людьми. Ты проводил в могилы десятки моряков, слышал их слова.

– Это были чужие мысли. Каждый человек должен сам дойти до них. У всех свой путь и свои слова. Я думаю, они приходят на пороге смерти, когда человек обретает высшую мудрость, способен понять смысл жизни.

– Ты всегда говорил ясно и понятно, знал, ради чего живешь.

– Я тоже так думал, а теперь возникли сомнения. Иногда мне жаль себя. Зачем мы страдали? Ради сотен бахаров гвоздики? Неужели наша жизнь стоит меньше?

– Мы нашли пролив, пересекли неведомый океан, открыли сотни островов. Разве этого мало?

– Для кого? Для сеньора Магеллана, покойного плотника, казненного Мендосы или дона Карлоса?

– Для всех, – растерялся летописец.

– Здесь что-то не так. Я не знаю, но хочу понять. Иначе жизнь окажется бессмысленной. Екклесиаст говорил: «Все суета». Он ошибся. В каждом событии, в каждом поступке человека существует воля Божья. Почему она уродливо преломляется в нем? Отчего у гроба человек боится Судии?

– Ты тоже боишься? – удивился Антонио.

– Это оттого, что не узнал главного, – пояснил францисканец.

– Мне не нравится, когда люди готовятся к смерти, – покачал головой итальянец. – Смирение приближает ее.

– Человеку надо быть готовым ко всему. Тогда он легко воспринимает кончину. Наши страдания происходят от нежелания смириться с неизбежностью, от незнания последних слов.

– Наверное, они не существуют, – усомнился летописец.

– Скоро я узнаю об этом.

Глава XXXII

Кара богов

Всего несколько дней потребовалось эскадре Бриту для восстановления португальского господства на Молукках. Вслед за Альмансором с повинной на флагман пожаловали властители соседних островов. Касики клятвенно заверили, будто под угрозой применения силы заключили с испанцами союз, но не оборонительный против прежних хозяев, а торговый. После покаяний очередного раджи командующий заставлял его засвидетельствовать слова в письменном виде, дабы впредь держать касика в страхе, иметь формальное право покарать непокорного.

В назидание властителям, дон Гарсиа на Бакьяне высадил десант, разгромивший войско индейцев, спаливший город. Злополучная джонка с подмоченной гвоздикой приплыла к адмиралу.

На Тернате заметно оживились сыновья Абулеиса. Кекиле и его партия предлагали лишить прав и наследства своих родственников, женатых на дочерях Альмансора, заключивших с испанцами союз. К старым склокам добавились новые неприятности.

У покойного властителя