Призрачные воины - Лючия Сен-Клер Робсон

— Был.

Хорек кинул торжествующий взгляд на Медведя, всем своим видом показывая гордость от собственной правоты.

— И сколько краснопузых сволочей вы грохнули?

— Ни одного.

— А чё так?

— Я сделал ноги.

— Сделал ноги? — переспросил Медведь.

— Ну да, сделал ноги.

— Свалил он, — объяснил приятелю Хорек и, подумав, добавил: — Без шума и пыли.

— То есть сбежал? — Теперь настал черед Медведя торжествующе взирать на Хорька.

— Ну да, — кивнул Кит Карсон. — Видели бы вы этих краснокожих. Да за мою жизнь никто бы гроша ломаного не дал. Вот я и пустился наутек.

— А полковник Кит Карсон там был?

— Был. Врать не стану.

— Ну дела! — Медведь просиял. — А он и в самом деле такой храбрец, как о нем рассказывают?

— Другого такого не найдешь.

Старатели замерли в ожидании баек. Каждый, кого судьба сводила с Китом Карсоном, имел за душой несколько историй о нем, но полковник продолжал пилить ножом кусок говядины, всем своим видом показывая, что не склонен к разговорам.

Хорек глянул на Медведя и пробормотал:

— Ладно, мистер, не будем больше у вас почем зря время отнимать.

— Тогда всего вам хорошего, — кивнул Карсон, набив рот мясом.

Рафи проводил взглядом приятелей, подумав о том, как они были бы разочарованы, узнав, что Кит Карсон сидит перед ними. Полковник, поджарый мужчина невысокого роста, пару-тройку лет назад перевалил за пятьдесят. Его совсем не героический облик дополняли впалые щеки, вислые усы и редкие седеющие волосы, которые полковник зачесывал назад, обнажая высокий лоб. Кит больше походил на ученого, чем на военного, но при этом читать он не умел и потому не мог лично ознакомиться с тем вздором, который про него писали в бульварных романах.

— А ведь говорят, что вы в одиночку уложили десятерых апачей, масса Кит. Получается, это враки? — спросил Цезарь.

Карсон покачал головой:

— Я просто растолковал апачам, что к чему. Мол, шутки в сторону, игра окончена. Ну, они потолковали промеж собой и решили не лезть в бутылку.

Рафи доводилось слышать от очевидца иную версию произошедшего. Даже если принять во внимание, что рассказчик привирал, история захватывала дух. Киту и его семнадцати бойцам преградило путь по меньшей мере полсотни апачей. Кит в одиночку двинулся навстречу индейцам, которые потрясали оружием и завывали, словно неупокоенные духи. Очевидец уверял, будто Карсон прямо на глазах стал выше и шире в плечах. Глаза полковника полыхали огнем. Носком сапога он начертил на земле линию и заявил апачам: если они ее пересекут, их ждет смерть. Апачи сочли за лучшее отступить.

Вообще-то Карсон был общительным и разговорчивым человеком, но тут же менялся, когда речь заходила о его подвигах. Заслышав сплетни о своих приключениях, он принимался недовольно махать руками — такими изящными, словно они принадлежали женщине. Полковник Карсон пригласил Цезаря и Рафи присоединиться к нему за трапезой, и теперь все трое с аппетитом поглощали тушеную говядину с капустой и картошкой. Цезарь с Рафи только что прибыли с караваном и хотели укрыться подальше от сутолоки и гвалта, всякий раз неизбежно сопровождающих раздачу припасов в резервации Боске-Редондо.

Кит Карсон явно что-то задумал и, видимо, поэтому заказал еще два бокала виски. Возможно, его мучила совесть. Полковник оставался для Рафи загадкой. Карсон был честен, справедлив и добродушен. Он восхищался индейцами и сочувствовал им, но при этом все равно воевал с племенами, причем куда успешнее многих. Совесть — помеха любому солдату, и уж тем более человеку, который сражается с индейцами.

Рафи и сам почувствовал укол совести, когда подумал о том, сколь ничтожно мало муки и говядины он доставил сюда вместе с другими возницами. В том не было его вины, и все равно он стыдился, что работает на правительство, решившее морить голодом людей, которых оно обещало кормить. Коллинз понимал: еды едва хватит тем восьми тысячам индейцев навахо, которые недавно прибыли в резервацию с Китом Карсоном, присоединившись к пятистам уже проживавшим здесь апачам мескалеро.

Гомон снаружи становился все громче. Мескалеро и навахо собирались у здания, где раздавали провизию и одеяла. Оно же временно служило канцелярией доктору Майклу Стеку. Мерный гул голосов порой перекрывался выкриками на наречиях апачей и навахо, а также гарканьем на испанском и английском солдат, силившихся восстановить порядок.

— Опять краснопузые столпотворение устроили, — вздохнул Кит и допил виски.

Цезарь направился на стоянку фургонов, а Коллинз с Карсоном принялись пробираться через бурлящую от негодования толпу. Мескалеро, значительно уступающие числом своим противникам, стояли на склоне метрах в ста от здания, подступы к которому перегородили навахо. Обе группы индейцев осыпали друг друга проклятиями и обвинениями в воровстве, убийствах, похищениях, клевете, порочности и самом страшном, с их точки зрения, грехе — лживости.

По приказу генерала Джеймса Карлтона Карсон воевал с навахо все лето и осень 1864 года, однако проигнорировал приказ убивать без пощады всех индейцев, встречающихся ему на пути. Карлтон исходил из того, что от осин не родятся апельсины, но Карсон упорно не желал лишать жизни женщин и детей. Вместо этого он предавал огню сады и поля навахо и вырезал их скот. К зиме мерзнущие, голодающие, лишившиеся всего индейцы были готовы сложить оружие и отправиться в резервацию. Сколько их погибло зимой по дороге туда, никто не считал. Всякий раз, когда об этом заходила речь, глаза Кита становились печальными и полными сожаления.

Однако индейцы усвоили, что Карсон держит единожды данное слово. Редко кто из белых, за исключением доктора Стека, мог похвастаться этим качеством. Индейцы верили, что он сделает все возможное, чтобы им помочь. Так и случилось, но увы: полковник был не в состоянии облегчить нынешнее бедственное положение обитателей резерваций.

Отступающие войска конфедератов бросили по пути трех бойцов, больных оспой. Все трое умерли, но до этого успели заразить солдат северян, а от них, в свою очередь, оспу подхватили навахо.

Многие из индейцев приносили больных с собой на носилках. Они звали: «Ка-сон! Ка-сон!», умоляя полковника им помочь. Кит с преисполненными скорби глазами пробивался через толпу. Бремя мира оказалось не менее тяжким, чем ярмо войны.

Жуткие волдыри, покрывающие лица больных навахо, вызывали у Рафи смесь отвращения и страха, и потому он старался следовать по пятам за Карсоном. Наконец они оказались внутри жарко натопленного дома. В походной конусообразной печке потрескивали дрова. Доктор Стек и генерал Карлтон были так увлечены спором друг с другом, что не обратили никакого внимания на вошедших.

— Вам не следовало сюда приезжать! — гремел Карлтон.

Я хотел своими глазами увидеть