Благовест - Алиса Клима

Паздеева наградили и присвоили ему звание лейтенанта. Во время лечения в больнице Сухого оврага он узнал, что «мама Люба» – его настоящая мать.

Возлюбленный Губиной не разделял с ней политических взглядов и сражался на стороне «белого дела». Губина родила мальчика, оставив его на попечение родственников мужчины, и отправилась агитировать народ за революцию: принесла двухмесячного ребенка к дому, как то делали многие, и вложила в пеленки записку. Сам отец Дениса – Петр Николаевич Паздеев – был расстрелян в 1922 году в Крыму.

В конце 1939 года, практически в годовщину ранения, Клавку освободили по УДО по тому же прошению в «Бюро по приему и рассмотрению жалоб», разрешив остаться до окончания срока УДО в Сухом овраге. С того момента Клавдия Сердючко официально возглавила культмассовый блок.

Еще в декабре 1938 года Кира написала Вере письмо, в котором сообщила, что у нее с Петром будет ребенок. Вера не могла поверить, что Кира живет такой семейной жизнью и что скоро она вторично станет тетей (сын Алеши Николенька был ее первым племянником).

Вера занималась работой по лагпункту и ни в какую не хотела от нее отказываться, несмотря на увещевания Ларионова. Но пережитые тяготы и потрясения подорвали ее здоровье. Она все время хотела спать, плохо ела. Перед самым Новым годом Ларионов отвез ее к доктору Прусту.

Пруст попросил Ларионова из смотровой и беседовал там недолго с Верой. Затем позвал Ларионова и сообщил, что Вера была беременна. Ларионов не мог найти себе места и все обнимал то Пруста, то сконфуженную Веру.

Та еще какое-то время не осознавала таинство новой жизни внутри, поскольку не страдала от токсикоза и переносила беременность легко, пока в конце марта не почувствовала первые шевеления малыша. Губина довольно наблюдала, как рос живот, и давала советы.

Ларионов сдувал с Веры пылинки, а та поначалу стеснялась беременности перед заключенными и иногда плакала при мысли, что родит ребенка на зоне. Но время текло, и постепенно Вера приняла то, что живот скрывать больше невозможно, как и то, что родит она именно в лагпункте: ответа на прошение от «Бюро по приему и рассмотрению жалоб» все не было… Казалось, о них все позабыли, что воспринималось Ларионовым, учитывая положение Веры, как благо.

Ему нравилась беременная жена. Он любовался ею и гладил и целовал животик, а она называла его одержимым и подтрунивала.

Вера много двигалась, и живот не мешал заниматься привычными делами. Беременность оказалась не столь драматичным состоянием, как она полагала.

К июню живот сильно вырос, и Вера ходила как некогда Лариса Ломакина, немного вперевалку. Ларионов шутливо называл ее «моя индоуточка».

Вера не чувствовала, что беременность изменила ее отношение к Ларионову. Они по-прежнему проводили много времени вместе, и чувства их становились глубже, а отношения – проще. Со временем исчезало все напускное, уходили стеснения и формальности, страхи и сомнения, а оставалось только самое важное. Было много нежности, и Вера плескалась в любви и расцветала. Федосья держала хозяйство и тряслась над Верой, как над хрустальной вазой.

Как и предрекала Федосья, вскоре Вера начала набирать вес и стала очень похожа на себя в юности. Она все не решалась написать домой о том, что жила с Ларионовым и ждала от него ребенка, боясь потрясения для Алины Аркадьевны. Ларионов это понимал и ничего не говорил и тем более ни о чем не просил. Но Вера чувствовала, что он считал, будто она все еще стыдится его самого и этих отношений. Прилюдно Вера называла Ларионова по имени-отчеству, а дома – на «ты», но имени не произносила. Ларионов никогда не говорил с ней больше об этом. Знал, что с Верой понадобится много терпения.

И он терпел и сносил от нее все. Любые капризы казались ему мелочью по сравнению с тем счастьем, что он обрел как мужчина и человек. Ларионов видел, как она менялась и из смущенной девушки, прячущейся под одеялом, превращалась в женщину, наслаждавшуюся всем, что давала ей власть над ним. Она входила во вкус супружества, и Ларионов все сильнее ее желал, а она, чувствуя это, все больше отдавала ему любви. Супружеская дружба и возможность говорить всегда и обо всем спаивали их все крепче.

В середине августа Вера пришла в дом и пожаловалась Федосье, что у нее сильно ломит спину.

– Приляг, деточка, в спаленке на бок и отдохни. Я мужа твоего найду… – Федосья засуетилась, не понимая, почему они все не ехали к Прусту.

– Зачем еще? – махнула рукой Вера.

– Чувство у меня такое – ехать бы вам к дохтуру нашему. А вы все как по первости милуетесь – уж живот на нос налез… Тебе о родах пора думать, а не мужику своему в прихотях потакать! У них одно на уме, а баба – рожай… – Федосья помчалась разыскивать Ларионова, продолжая на ходу роптать на Веру и хозяина.

Вера присела на кровать. Она вдруг почувствовала странный глухой звук в утробе – словно лопнул бурдюк с водой. Вера поднялась, и из нее пролилась какая-то теплая жидкость. Она задрала подол и испугалась. Живот все сильнее тянуло, а поясницу ломило.

В это время в дом вошли Федосья и Ларионов. Вера стояла растерянная посреди комнаты, расставив ноги и обхватывая живот. Глаза ее были полны тревоги.

– Что?! Вера, что такое? – Ларионов бросился к ней.

Федосья оттолкнула его.

– Чего, чего? – Она ухмыльнулась. – Баба ваша рожает – вот чего!

– Что же делать? – спросил Ларионов, впервые совершенно растерявшись.

Федосья только потешалась.

– К дохтуру поздновато ехать, – сказала Федосья, оценив ситуацию. – Воды отошли уже – не ровен час родит.

– С ребенком все будет хорошо? – беспомощно спросила Вера.

– А чего ж нехорошо? Человек для того и нужен, чтобы свет белый увидать…

– Так что делать-то?! – Ларионов не выдержал и сам дрожал.

– Я до всего повитухой была, – сказала Федосья, не моргнув глазом. – Усадите жену в кровать – вот полотенце. А я, пока схватки идут, все приготовлю и Вальку позову подсобить на подхвате. Сдюжим с Божьей помощью. Сама приму ваше дитя! А вы вот что, – деловито обратилась она к Ларионову, – хватит трястись. Жене надо помочь разродиться, а не панику сеять. А то и тяпните коньячку – он вам помогает…

– Я понял, – послушно сказал Ларионов, усаживая Веру в кровать.

– Все будет хорошо? – Вера сжала его руку.

– Конечно, хорошо. – Он погладил ее по голове. – Родишь мне сегодня первенца.

– Ты же не думаешь, что за