Благовест - Алиса Клима

думаю, Лаврентий скоро его попрет. – Туманов налил себе морса и жадно выпил. – Все на то указывает. Товарищ Сталин назначил его замом в августе – но ты в курсе. И эти чистки еще при Ежове в кресле наркома говорят о многом. Все притаились и ждут… И нам надо затаиться. Глядишь, после Нового года все перевернется. А новая метла, как известно, метет по-новому…

– До весны продержитесь? – спросил Гречихин.

– Я на все готов, – вымолвил Ларионов.

– И пассию мне ангажировать? – Туманов хитро улыбнулся.

– Отыгрался, значит?

– Ладно, шучу, – благодушно протянул Туманов. – Ну их, этих баб! А то еще Верка твоя расследование учинит со всеми вытекающими…

Мужики засмеялись и пошли париться. Надо было снова ждать…

Глава 22

В ноябре 1938 года, вскоре после отъезда из лагпункта Туманова и Гречихина, Ежова резко сместили[65], и это известие не только было донесено до всех подразделений ГУЛАГа, но и моментально стало известно каждому доходяге на зоне.

Заключенные писали друг другу записки, в которых передавали радостную новость в самых творческих формах. Например, в одном из писем говорилось, что «в этом году ежевику собирать не будем, у моего деверя от нее в прежнее лето страсть как пучил живот».

Прочитать дополнительную информацию

Творческой мысли не было предела. Ларионов долго смеялся, когда Губина, отвечавшая за перлюстрацию корреспонденции, с праведным недоумением процитировала отрывок.

– Ну что за околесицу пишут! Малахольный у нас все же народ, – посетовала она. – Вы что, находите это смешным, товарищ комиссар?! А дальше какая дичь! «Но разве есть гарантия, что виноград окажется удобоваримее?» Лютый вздор.

Ларионов трясся от смеха, воодушевленный смекалкой несчастных людей, которых волновали вопросы политики и которые находили достойные восхищения приемы обмена информацией.

– Не пытайтесь их осмыслить, – заметил он сквозь улыбку. – Пока вас не коснулись проблемы ежевики или винограда, вы не сможете понять пострадавших, особенно если пострадавший родом из Одессы.

Губина долго смотрела на Ларионова, усомнившись на секунду в его собственной вменяемости, и наконец вложила письмо в конверт, возведя очи горе.

Что сулило назначение Берии, никто (даже, как стало очевидно позже, сам Берия) точно не знал. Но будучи колоссально работоспособным, энергичным и хитроумным человеком, Берия активно принялся переориентировать лагеря на то, чем они, по официальной политике Сталина, и должны были заниматься. А именно поднимать советскую экономику, фактически продолжать вместе со страной нести бремя строек и впоследствии военпрома и разработок в шарашках. Так что пророчество Лейбы Абрамовича Чмуха «во имя жизни на земле» сбывалось скорее, чем могли предположить.

Прочитать дополнительную информацию

Первая амнистия Берии, начавшаяся фактически с первого января 1939 года, была ознаменована формированием еще в сентябре 1938 года «Бюро по приему и рассмотрению жалоб»[66], которое также выдавало справки о местах заключения родственникам. Количество обращений было колоссальным: «только через центральный аппарат ГУЛАГа прошло за 1939 год заявлений и жалоб около 100 тысяч»[67].

Именно эту дату можно считать официальным началом пересмотра целой плеяды уголовных дел, заведенных при прежнем руководстве НКВД. При этом, будучи начальником первого отдела НКВД при «живом» Ежове, Берия уже развернул кампанию по выявлению чекистов, «поправших законность»: начал вычищать НКВД от сподвижников опального наркома. Это позволяло решить сразу несколько ключевых задач.

Во-первых, подвести черту под злодеяниями признанного позднее «врагом народа» Ежова и «обнулить» ситуацию.

Во-вторых, надвигалась война, и Берия, который всегда считал, что она случится, принялся укреплять материально-техническую и кадровую базу, возвращая из лагерей часть нужных стране людей.

В самих лагерях практика культурно-воспитательной работы (начатая при Ларионове, Берзине и прочих «непопулярных» при Ежове в НКВД руководителях лагерей) приобрела официальный характер, а не была отменена, как то планировал Ежов[68]. Правда, в Положении о культурно-воспитательной работе, выпущенном НКВД в 1940 году, прямо говорилось, что объектами перевоспитания являются лишь заключенные, осужденные за бытовые и должностные преступления. В лагерной самодеятельности «каэрам», согласно Положению, разрешалось играть на музыкальных инструментах, но нельзя было ни петь, ни говорить.

Однако подобного рода распоряжения не спешили тут же исполнять. Руководство НКВД предполагало, что КВЧ[69] поспособствует поднятию патриотического духа среди заключенных, и те с большим усердием примутся выполнять нормы.

На деле же КВЧ, как и многие другие инициативы, служила совершенно другой, более значимой цели: помогала людям выжить и сохранить человечность. А нормы давно уже стали предметом симуляций, и никакая КВЧ не могла отвратить лагерников от земного пути фальсификации результатов подневольного труда. Вкусив запретный плод «туфты», ни заключенные, ни, что имело особую важность для ее жизнеспособности, администрация лагерей не спешили от этого плода избавиться.

Как говорила Клавка: «Родина родиной, а „клешни“ отмораживать – западло. Туфту никто не отменял».

В-третьих, Берия не видел надобности в содержании огромного количества политзаключенных в ИТЛ. Оно стоило государству немалых денег, а эффективность от труда зэков даже не покрывала затраты, в чем оказался совершенно прав Ларионов и что в глазах Берии тогда и сделало Ларионова полезным человеком.

Очевидно, что пролетариат больше не хотел «сам себя принуждать» по Бухарину; время военного строительства в экономике прошло, и его насильственное поддержание разрушало теперь и людей, и хозяйство. Стало ясно, что «содержание военного аппарата „съедает“ эффективность труда бойцов»[70].

При этом идеализировать фигуру Берии было тоже опрометчиво. Его личности и действий потребовала сама жизнь. В обществе естественным образом назрела потребность в некоторой либерализации: в лагерях все чаще бунтовали; система устала на какое-то время от постоянного и монотонного репрессирования; все плотнее к границам страны приближалась Вторая мировая война; появлялись более срочные вызовы…

Тем временем (с точки зрения обычного человека; пострадавших «изменников Родине» и членов их семей; сотрудников ИТЛ, как исполнителей карательной системы СССР) приход Берии к управлению НКВД оказался спасительным.

Конечно, как эффективный управленец, Берия был лишен иллюзий и не ставил перед собой альтруистических задач (по всей видимости, их было в принципе невозможно и опасно ставить в контексте существующего режима и установок Сталина). Но будучи практичным и дальновидным организатором, расставил приоритеты стратегически грамотно. На момент своего прихода на место Ежова, в точке того времени Берия оказался прогрессивным назначенцем. И его решения улучшили, а не ухудшили положение для многих политзаключенных, дав самое драгоценное для человека: свободу.

В феврале 1939 года под руководством Ларионова Вера составила прошение от имени Ирины Александровой об освобождении и реабилитации, которое он вместе с другими прошениями отправил в Москву,