Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

– Я велю Симиуту и Мибайи выбрать детей,  – пообещал властитель.

Под звуки барабанов, литавр, колокольчиков, дудок «субин», трубящих раковин процессия двинулась на площадь к помосту, где капитана и раджу ожидали два кресла с «Тринидада», офицеров – подушки, прочих – циновки. Сотни островитян заполнили площадь, жались к кресту, старались лучше разглядеть могущественнейшего повелителя пришлых людей, послушать его речи. По толпе прокатывался шум, словно прилетавший из гавани рокот океана. Он бодрил, волновал Фернандо, представшего перед своим будущим народом, будил красноречие.

«Капитан заявил,  – записал Антонио,  – что если они действительно хотят стать христианами, как обещали в предыдущие дни, то должны сжечь идолов, водрузить на их месте крест. Они обязаны ежедневно поклоняться древу со сложенными руками, творить крестное знамение, при этом капитан показал, как это делать, и ежечасно, по крайней мере,  – по утрам, подходить к кресту, класть поклоны. Свое намерение они обязаны засвидетельствовать добрыми делами. Властитель и все другие выразили желание подтвердить это полностью. Капитан-генерал объяснил Хумабону, что белая одежда, в которую он облачен, указывает на его истинную любовь к ним. Туземцы сказали, будто не имеют слов для ответа на сладкие речи. Капитан повел властителя за руку к возвышению для обряда крещения. Он сказал Хумабону, что отныне его имя будет дон Карл, как у императора, а наследник будет именоваться дон Фернандо, по имени брата короля; властитель Масавы – Хуаном, начальник стражи – Фернандо, по имени сеньора Магеллана; мавр – Христофором. Капитан-генерал дал всем новые имена. До мессы крестили пятьсот человек».

После службы адмирал пригласил властителя с начальниками на обед. Дон Карл-Хумабон вежливо отказался: Его Величество устал, хотел полежать на циновке. Дон Фернандо-Магалибе тоже не поплыл с ответным визитом к Пигафетте, предпочел обществу матросов своих некрещеных красавиц.

Возбужденная толпа отправилась на берег провожать железных воинов. Впереди капелланы несли статуи Девы Марии, младенца Иисуса, святых покровителей моряков. Туземцы с радостью приняли непонятную игру, крестились, повторяли заученные жесты, следовали примеру вождя и придворных. Старые жертвенники остались на побережье, даже в этот знаменательный день на них дымилось мясо. Магеллан обнялся с побратимом, сел в лодку и под звуки прощального салюта поплыл на «Тринидад».

После обеда отец Антоний с добровольными помощниками вернулся на площадь для крещения язычников. За прошедшие полтора года францисканец не радовался так, как сегодня, привязывая на ниточке медный крестик рабу Господню, рабу Испании. Ребятишки толкались, дрались в очереди за чудесным талисманом, охраняющим от болезней и стрел соседних племен. Слизывали капли святой воды, просили окропить второй раз, чтобы скорее вырасти, стать сильными, как стражники раджи Фернандо. Взрослые за совершенный обряд несли фрукты, продукты, дары моря. Пигафетта складывал подарки в корзины, отправлял на корабли.

В сопровождении сорока женщин на площадь пришла жена властителя. Молодая красивая женщина чинно плыла в пальмовой шляпе наподобие зонтика, поверх которого возвышался венец из листьев, напоминавший папскую тиару. Белое одеяние с черной отделкой прикрывало крепкое тело туземки. Шлепая босыми ногами по лестнице, королева взобралась на помост, поразила хрониста огненно-красными ногтями и алым ртом. В Европе женщины еще не красили губы и ногти, а на островах это было привилегией знати. Голые фрейлины разных возрастов с распущенными волосами, прикрытые спереди кусочками древесной коры, смело ринулись за ней. Пигафетта забыл о Боге, захотел вновь побывать у гостеприимного наследника. Отец Антоний потупил скромные очи: слишком много сраму мелькало вокруг. Это дьявольское отродье надо обратить в веру и одеть!

Энрике усадил царицу на подушку, а свиту на циновки. Пока францисканец приходил в себя, изгонял лукавого с возвышения молитвой, готовился к обряду, малаец рассказывал фрейлинам о религии, страстях Иисуса, скорби Девы Марии, показывал фигурки святых. Повествование понравилось королеве, хотя она не поняла, как можно было забеременеть без мужчины и простой женщине родить Бога. Их идолы вступают с женщинами в связь, но это плохо кончается. Особенно ее очаровала статуэтка Иисуса. Она хотела взять ее себе, поставить во дворце вместо божков. Отцу Антонию статуэтка тоже нравилась, он не отдал ее.

Пигафетта с удовольствием подводил женщин к алтарю, выдумывал христианские имена. В честь матери императора Карла V раскрашенная островитянка стала Хуаной, ее дочь, жена Магалибе, превратилась в мученицу Екатерину, хотя в отличие от нее имела жгуче-черные волосы. Жену властителя Масавы нарекли Елизаветой.

До вечера окрестили восемьсот душ мужчин, женщин, детей. Всего в тот день тысяча триста человек стали христианами. Неплохо для одного пастырского служения!

Вечером, когда тьма сгустилась над островом и тысячи звезд радостно засияли на небе, на пристань пришел дон Карл-Хумабон с Хуаной в пальмовой короне, без которой она нигде не появлялась. Их окружала свита придворных. Адмирал приказал палить из орудий, пускать петарды. Огненные ракеты с шипением и свистом вонзались в темноту, оставляли рассыпающиеся желтые хвосты. Бухали пушки, освещали розовым пламенем воду залива. Женщины визжали от страха и восторга, мужчины кричали, размахивали руками, приседали в момент стрельбы. Праздник удался на славу. Какая демонстрация силы и мощи испанцев! Кто осмелится воевать с ними? Магеллан не жалел снарядов. Горящие кометы неслись к берегу, пролетали над головами перепуганных зрителей, падали в джунгли.

* * *

За неделю все жители острова были крещены. Началась колонизация соседних островов. Эскадра действовала быстро и решительно. Корабли подходили к берегу, открывали орудийную пальбу, после чего на землю высаживались капелланы под охраной солдат, несли слово Божье на остриях копий и дротиков. Иногда индейцы оказывали яростное сопротивление, не желали подчиниться Испании и властителю Себу. На Мактане жители города Булайя провозгласили верховным правителем касика соседнего племени Силапулапу. Пришлось тайно ночью подойти к ним на шлюпках, спалить дотла непокорных и среди дымящихся головешек воздвигнуть крест, символ победы над язычниками. Жестокая расправа с туземцами на короткое время сломила дух сопротивления островитян, посеяла страх.

На крещеных землях индейцы продолжали поклоняться идолам, отказывались разрушать капища. Адмирал сам ломал алтари, расшвыривал жертвенное мясо, подавал пример нетерпимости и насилия. «Кастилия! Кастилия!» – кричал помогавший ему народ, ослепленный энергией и могуществом вождя.

– Еще несколько дней, и все острова вокруг станут христианскими!  – хвастался за ужином Фернандо.

Золотистый вечерний свет лился из открытого окна, с берега доносились звуки струн, переливы дудок. От разогретых за день бортов пахло смолой и дегтем. На палубе тоскливо пели матросы.

– Мы глубоко увязли не в свои дела,  – промолвил Серран,