Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

– Что скажешь, Али?  – спросил Хумабон молчаливого капитана.

– Не торопись, государь! Железные воины уйдут, а враги придут.

– Мы подарим вам стальную броню, научим стрелять из пушек,  – пообещал внимательно прислушивавшийся к разговору Энрике.

– Несколько железных воинов не спасут от тысяч соседей!  – предостерег работорговец.

– За такие слова хозяин спалит твою джонку и запретит торговать на Себу,  – припугнул мавра Энрике.

– Не будем спорить,  – заступился за Али правитель.  – Твой хозяин не требует принимать Христоса, у нас есть время подумать.

Правитель Бендара согласно кивнул.

– Мне пора домой,  – поднялся на ноги Магалибе.

– Спасибо за угощение,  – поблагодарил властителя Энрике.

– Оставайтесь до ужина,  – предложил Хумабон, довольный подарками Магеллана.

– Я возьму их к себе,  – сказал наследник.

– Бери,  – согласился касик.

* * *

– Много у вас врагов?  – спросил Энрике Магалибе, когда они вышли из дворца.

– Достаточно,  – уклончиво ответил тот.

– Кто из них самый несговорчивый?

– Силапулапу – правитель соседнего острова Мактан. У него две тысячи воинов.

– Он ходит на вас войной?

– Касик один не справится с нами. Пока у него нет союзников, мы живем спокойно. Но дело не в нем. Некоторые правители селений на нашем острове не желают платить дань. Родственники часто ссорятся, спорят между собой. Скажи, капитан подарит мне стальную одежду, если приму вашего Бога?

– Хозяин не обманывает друзей,  – поручился за Магеллана малаец.

Дом Магалибе располагался неподалеку от дворца у моря. Шелестели на ветру листья кокосовых пальм, кричали птицы, перебиравшиеся по стволам, подобно европейским дятлам. Рокот прибоя разносился по песчаному берегу. Ослепительно сияла голубая поверхность океана, покачивающая рыбацкие лодки с бревнами-балансирами у бортов. Скользили узкие длинные баланги, будто гусеницы веслами-лапками отталкивались от воды. Тяжелые и неповоротливые каравеллы замерли среди них.

В доме наследника не было многочисленной охраны и свиты. Девушки порхали по комнатам с кувшинами вина, подносами фруктов, фарфоровыми чашками, мисками. Они были совершенно голыми или в коротеньких передничках из древесной коры. В проколотых ушах торчали круглые кусочки дерева. Черные волосы спадали ниже пояса, прикрывали срамные места. На голове для красы лежали крохотные кусочки тканей, на руках и ногах – браслеты. Босые пятки сверкали то тут, то там, возбуждали в гостях страстное желание.

За ужином моряков услаждали музыкой. Одна красавица стучала в лежавший на полу барабан. Вторая – ударяла палочкой с толстой обмоткой из пальмовой ткани по двум подвешенным к раме литаврам, издававшим глухой мелодичный звук. Третья – держала в руках маленькие литавры, била ими легонько друг о друга. Четвертая – вызванивала в такт подругам колокольчиком «агон», похожим на европейский.

Захмелевшие послы пожирали глазами симпатичных белотелых женщин, слушали с восторгом странную приятную музыку. Все вокруг звенело, переливалось звуками. Желтые стены качались, как пальмовые навесы баланг. Гулко бухал барабан, будто волны разбивались об утесы. Как корабельные склянки, вызванивали колокольчики. Гостей куда-то несло, тоскливо щемило душу, не хотелось говорить о делах, выведывать секреты наследника.

По знаку Магалибе появились три танцовщицы. Зазывно извивались обнаженные тела, разлетались в стороны умасленные благовониями волосы. Закрепленные на кистях бубенчики присоединились к оркестру. Девушки выстраивались в линию, повторяли одинаковые движения. Становились по углам треугольника, и каждая на свой лад завлекала гостей.

Потом они кружились, и вслед за ними у Пигафетты перед глазами плыла комната. Он стремился задержать ее, мотал головой, мычал, тянулся губами к тростинке с дурманящим напитком. «Они язычницы!  – напоминал он себе.  – Изыди, сатана, изыди!» Дьявольское наваждение не исчезало, манило, ласкало. Глаза искали грудь, впивались в бедра. Во рту от сладкого вина становилось солено.

Услужливый хозяин предложил гостям потанцевать с девушками, вышел из комнаты. Антонио остановился перед танцовщицей и вместе с ней опустился на колени. Голова уткнулась в женскую грудь, кисловатый запах потного тела ударил в ноздри. Пигафетта совсем забылся.

Глава XXVIII

Праздник на берегу

В ночь со вторника на среду скончался матрос Хуан де Аратья. Желтый высохший труп лежал в кубрике «Тринидада» на грязном тюфяке, застеленном обрывком паруса. Тусклый свет восковых свечей делал лицо молодого парня глиняным. Жутко чернела дыра приоткрытого рта. Стараясь не тревожить вечный сон мученика, отец Антоний читал вполголоса молитвы, благословлял в последний путь тело моряка. Рядом под фонарем, цеплялся за жизнь, хрипел Мартин Баррет. Скоро и ему предназначено переступить черту, задохнуться душным трюмным воздухом, распрямить скрюченные суставы, вытянуться во весь рост и затихнуть. Иногда сознание возвращалось к нему, он просил есть и пить, но ничего не мог проглотить. От боли матрос откидывался на подушку, тихо плакал, как побитый ребенок.

По утрам и вечерам приходил Моралес, издали смотрел на умирающих матросов, брезгливо морщился, велел уповать на Божью волю. Антоний денно и нощно стремился облегчить их участь.

Утром Пигафетта с толмачом отправился на берег просить у властителя место для освящения под кладбище.

– Если я и любой мой подданный находится в распоряжении вашего государя,  – заявил Хумабон,  – то ему принадлежит вся эта земля.

Пигафетта не сразу поверил, как быстро и легко туземный царек уяснил простую истину вассальной зависимости, согласился с нею. Раджа убедил его в том своим желанием принять христианскую веру.

Для кладбища выбрали самое хорошее место – городскую площадь, где велись переговоры. Отныне здесь вместо часовни решили воздвигнуть видимый отовсюду высокий крест, чтобы островитяне поклонялись древу, чтили Господа.

Пока плотники сколачивали гроб, капелланы с превеликим усердием очистили от торговцев часть базара, запретили занимать очерченное пространство, вкопали и обложили камнями крест. Рядом вырыли могилу.

С большой торжественностью, дабы подать пример туземцам и прельстить христианским ритуалом, покойника вывезли на берег. Процессия во главе с офицерами пронесла гроб через базар и в сопровождении толпы народа остановилась на кладбище. Отец Антоний произнес красивую речь о том, как надо праведно жить, и какие за это блага ожидают в будущем. Речь предназначалась для сотен индейцев. Францисканец искренне верил, будто благодать через слово, пусть и чужое, просвещает язычников. Наверное, так апостолы проповедовали иноплеменникам новое учение. Гроб опустили в яму, засыпали землей, водрузили могильный крест. Любопытные островитяне спрашивали, для кого из начальников предназначен ранее воздвигнутый первый крест?

После полудня Мартин Баррет захлебнулся хрипом, сжался комком, перевалился на живот, застыл бездыханным. Вечером его вынесли на берег, похоронили рядом с Хуаном де Аратьей.

Грустные события не помешали переговорам с Хумабоном. Властитель выделил морякам