Любовь моя Ана - Софья Асташова

Там нас ждёт Ванина бабушка. Там у меня нет права на собственное мнение. Кажется, она не хочет оставлять нас наедине и разделяет квартиру на женскую и мужскую половины. Поэт с Ваней закрываются в комнате, а я остаюсь в зале на сооруженной для меня постели.

Не знаю, чем они там заняты, может, говорят обо мне, а может, просто наслаждаются досугом. Слышу запах сигарет, просачивающийся сквозь щель под дверью, и их приглушённый смех, урчание старого холодильника из кухни и всплеск аплодисментов из телевизора. В окна светит и отбрасывает блики на экран вечернее солнце, нежно-жёлтое, цвета китайской груши.

Ванина бабушка сидит напротив меня и смотрит шоу «Давай поженимся». Я чувствую себя в её присутствии неуютно. Когда я каждые полторы минуты пытаюсь встать, чтобы пойти за ним, посмотреть, чем они заняты, она меня останавливает:

– Куда пошла, лежи! Тебе нельзя вставать.

Она умеет вселить страх, хотя я и так была достаточно уязвима. Ванина бабушка – медсестра в этой клинике, она и записала меня на операцию. Я отношусь к ней с большим почтением. Она выходит из комнаты и возвращается, неся две чашки дымящегося напитка. Одну, громадную, как полуостров, с надписью Nescafé протягивает мне:

– На, пей. В лице ни кровинки.

Я беру чашку и усаживаюсь в постели, поджав под себя скрещенные ноги. Тусклые глаза с укором взирают на меня.

– Вот через пару годиков поженитесь, все нормально будет. А вообще ты присмотрись получше. Может, не чета ты ему, – сказала она, оплетая пальцы сигаретным дымом.

Её железобетонная уверенность в собственной правоте одновременно и чересчур, и недостаточно сильно бьёт по мне. Я делаю вид, что её замечание меня никак не задело. Впрочем, бог с ней, сейчас не до неё. А может, она права. Наверное.

Я отхлёбываю горячий чай – аромат заглушён вкусом сахара – и закашливаюсь. Поэт вырастает в проёме и улыбается, как ни в чём не бывало. Я вглядываюсь в тайну и величие этого мальчика – недосягаемого. Мы существуем в одном и том же месте, в один и тот же момент. Уму непостижимо.

– Мы пойдём погуляем, – говорит он.

Ванина бабушка улыбается в ответ, показывая следы помады на зубах. Он ждёт моей реакции. Я тоже улыбаюсь и киваю. Я ещё способна радоваться за него. Я рада, что его ждёт целый мир с девушками на любой вкус, которые будут визжать, как при виде Элвиса Пресли, исполняющего свой фирменный танец бёдрами.

Он уходит, а я остаюсь лежать в комнате с жёлтыми занавесками, кактусовым садом на подоконнике и скопившимся на полу тополиным пухом. Вполне в моём духе. Перспектива, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего, была, увы, почти нулевой. Однако что пользы думать об этом? Я недвижно лежу в постели, закрываю глаза и притворяюсь, что сплю, пока действительно не засыпаю.

Наутро я самовольно выписалась из временной палаты в Ваниной квартире и отправилась домой. Голова была тяжёлой, горло болело. Такое чувство, будто я страшно состарилась, пока спала. Хотелось опять забраться в сон. Я сказала, что неважно себя чувствую, и с утра до вечера сидела, запершись в своей комнате, почти ничего не ела. В таком смятении прошло несколько дней. Выходить не было никакого даже символического смысла. Я замкнулась в себе, отстранилась, слушала плеер и курила на балконе. Мне ещё предстояло свыкнуться со случившимся.

Жан-Жак Руссо

С поэтом у нас всё началось с игры в покер и продолжилось подпольными играми, о которых знали только мы и пара его друзей. Он способен рассмешить меня, а также – напугать. Однажды, когда я лежала с температурой, он признался, что у него ВИЧ, и добавил: «Поэтому твоя простуда сейчас особенно опасна». Я поверила и безропотно приняла эту новость. Дело в том, что если ты сам привык говорить правду, то часто забываешь, что другие могут врать. У меня вообще такой характер: говорю всё как есть, мне даже в голову не приходит, что можно соврать. На следующий день он невзначай сообщил, что это была шутка. Шутка.

Многие его истории напоминали сюжет фильмов нуар или детективов с запутанной интригой. Он показывал мне сообщения от своей бывшей девушки, которая была повстанцем армии сапатистов, преследовала его и угрожала, что убьёт, если он не присягнет ей на верность, а потом оказалось, что он сам создал этот аккаунт. Это были его игры. Он называл это «обрести перспективу». Я не понимала, что это значит, но подыгрывала, мол, я такая же отвязная, как и он.

Мы образовали некий кокон, как бабочка шелкопряда, и хорошо проводили время. Особенно ночи – чертовски хорошо. Редко у него дома, прячась от его родителей, сохраняя иллюзию, будто они не замечают копошения в комнате сына и не видят тень, которая проскальзывает ночью мимо их спальни в туалет. Они либо подыгрывали, либо им было всё равно, но так как это происходило нечасто, они, наверное, не возражали. Он периодически уходил из дома, и, возможно, они были рады, что он возвращался, пусть и не один. Кто знает, он утверждал, что они только и ждали, когда он уйдёт насовсем. А сам он радовался любой возможности сбежать. Вероятно, у него на это были какие-то свои, неведомые мне причины.

Другие ночи, которых было больше, но меньше, чем хотелось бы, мы проводили у Вани. Про Ваню существовала удивительная история. Угадайте, кто мне её рассказал?

Ваня был раздолбаем, а также слыл затворником, который не выходил из дома дальше подъезда. Какая-то таинственная девушка разбила ему сердце. От несчастной любви он хотел покончить с собой, но вмешалась бабушка – спасла, буквально вытащила из петли. После этого случая Ваня с головой ушёл в мир компьютерных игр. Он играл в World of Warcraft с религиозным фанатизмом, и у него была всего одна почка. Вторую он продал, чтобы позволить себе играть в WOW и не работать.

Вы думаете, я должна была чему-то научиться после истории с ВИЧ и армией сапатистов? О чём-то задуматься и не принимать все его слова безоговорочно и всерьёз? Нет, ничего подобного. Я верила каждому слову, поверила и в одну почку.

Он был джокером, шутом, висельником, королём историй. Смеялся. И творил. И вытворял. Выдумывал истории с бешеной скоростью. Вероятно, это он из нашей пары должен был стать писателем.

Мне нравилась эта история, и