Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

пачку грузинского чая, три пачки папирос «Север». Его жена Таня, исполнявшая обязанности завхоза и поварихи, принесла из теплицы два здоровенных огурца и несколько помидоров, чем совершенно покорила нас. Свежих овощей мы не видали давно.

Приглушив голод, я спросил Андрея, можно ли нашу рацию подключить к его аккумулятору.

– Не проблема, – отозвался он. – А какая у тебя частота?

Я назвал.

– Я работаю на другой. У меня на «Грозе» четыре фиксированных частоты, пойдём посмотрим. Если такая есть, тогда с моей рации и свяжешься со своими.

– У тебя тоже «Гроза»? – обрадовался я. – А антенна направленная или нет?

– Симметричный диполь. Развёрнута на Таксимо.

– Годится.

В шестнадцать ноль-ноль я переключился на нашу волну и вызвал Нижнеангарск. Там, конечно, все тревожились, куда мы исчезли, почему в эфир не выходили. Подошёл Круглов, я коротко поведал ему обо всём, и он сказал в который уже раз: ждите погоды. А что он мог ещё сказать?

Андрей освободил для нас каморку в наполовину опустевшем складе, и с этого часа мы начали безбедную жизнь грешников, обманом попавших в рай. Но я не мог заставить себя не радоваться тому, что нам так повезло со старателями и тяжёлый многодневный переход не понадобился. Днём я не спеша прогулялся по окрестностям, сходил на полигон, где работали старатели, попил витимской водички. Наступивший вечер был тих и спокоен, как я уже забыл когда. Сидя на берегу Витима, я смотрел на его быстрые холодные воды, несущиеся куда-то на север, наблюдал, как в небо выплывает из-за гор луна, перекидывая дрожащий жёлтый мостик с того берега на этот, и ни о чём не думал. В сознании сработала какая-то шторка, отгородившая меня от событий последних недель, я просто отмечал про себя: сумерки… тайга… река… луна… прохладно… сова кричит… надо покурить… рыба плеснула… пора спать…

Шум мягких листьев, плеск воды —

Как будто тень нездешних грёз.

От росных вин пьяны цветы,

И глубже даль, и больше звёзд,

И синева волны темней,

И тает рой густых теней

Во тьме, прозрачной, как хрусталь,

И нежен мрак, и тьма чиста.

Какой красою сумерки полны,

Пока не тронул ночи луч луны!

Джордж Гордон Байрон, «Сумерки»

По утрам, отдав распоряжения по работе, Андрей заходил к нам. Ему хотелось поговорить с новыми людьми, тем более с геологами, которые могли понять его проблемы.

– Если россыпь разведывали до войны, – говорил он, поглаживая свою бороду, – то можно быть уверенным, что сколько запасов насчитали, столько и добудешь. Бывает, что и больше, но меньше – никогда. А поздние разведки – это уже не то. Постоянно идёт неотход среднего содержания золота в песках.

– А почему так?

– Не знаю. Какие-то ошибки в методике. Сейчас же на россыпях в основном скважины бурят, потому что дешевле. А раньше шурфы копали, у них сечение намного больше. Получалось более достоверно. Это я так думаю. А вообще у каждой россыпи свой характер. Иногда золотьё очень хитро прячется.

Про здешний хрусталь он никогда не слышал и, узнав, что в истоках Каргадона есть штольни, удивился. Я упомянул про найденную дверцу от вездехода. Он подтвердил: да, пытались искать коренной источник россыпей, нашли несколько кварцевых жил с золотом, но месторождения не получилось.

Я расспросил Андрея о деревушке и о церкви. Он сообщил, что избы, по-видимому, раскатали по брёвнышкам и вывезли, а церковь – вернее, то, что от неё осталось – сохранилась, как и кладбище поблизости. И я пошёл взглянуть на них. Церковью оказалось мрачное деревянное строение, которое я заметил издали, с дороги. Оно было сложено из толстых почерневших лиственничных брёвен, плоско отёсанных с двух сторон. Купол и колокольню сломали, наверное, ещё до войны, когда беспощадно выкорчёвывали из народа религию, и сделали из церкви то ли склад, то ли гараж – как и везде. Внутри было голо, пусто и холодно, окна забиты досками, от пола не осталось даже лаг.

В небольшом лесочке неподалёку я нашёл несколько сохранившихся могил с потемневшими деревянными крестами, обнесённых оградками из обструганных и заострённых наверху планок. На крестах от ветхости читались лишь отдельные буквы. Фотографий на них, конечно, не было.

Заброшенные безымянные могилы всегда вызывали во мне ощущение тоскливой безысходности. Вот родился человек, рос и набирался ума-разума, радовался и огорчался, работал и детей растил – а теперь никто не знает даже его имени, исчезнувшего под слоями времён. Чем он виноват, что ему не повезло так, как другим, над кем стоят надгробия с фамилиями и портретами, которые долго будут напоминать проходящим мимо о том, что жили когда-то на свете такие-то люди? А сам он бессилен это изменить и даже не может укорить в забвении своих близких – если они у него были…

На одном из крестов я всё-таки разобрал надпись, вырезанную ножом: «Здесь покоится раба божия Засекина Пелагея Осиповна, 1906–1948». Кто она была, почему умерла так рано? От болезни, или зверь в тайге её погубил, или пьяный муж, старатель с прииска, руку на неё поднял? Остались ли у неё дети, внуки, помнят ли о ней? Жалеют ли, что непросто стало добраться до могилки? Её пока ещё можно найти…

1. И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца.

2. Среди улицы его, и по ту, и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов.

3. И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нём, и рабы Его будут служить Ему.

Откровение святого Иоанна Богослова

(Апокалипсис), глава 22

Если нельзя жить вечно, то каждому хочется быть известным как можно дольше и после смерти. И оттого, что я теперь знаю про Пелагею Осиповну, она продолжает жить – разумеется, не обычной земной жизнью, а как-то по-другому. И Тоня, пока мы её будем помнить, будет жить тоже. Сейчас она отступила куда-то в сторону, скрылась в тени новых впечатлений, но я чувствовал, что не раз вернётся она и будет смотреть с укором в глаза: что ж вы, мальчики, не сберегли меня…

Андрею о том, что случилось у нас на Жерго, мы не рассказали. И так понятно, что информация конфиденциальная. К тому же было опасение, что заработает