Юность - Николай Иванович Кочин

не спрашивало с меня начальство, но которая могла изобличить меня, как невежду, в глазах Веры. Итак, я воспользовался чужим сочинением. Надо сказать, что ни одной стихотворной книги под руками не было, кроме старинного песенника, из которого я и списал следующую песню, показавшуюся мне наиболее подходящей для слуха нежной девушки:

Красен в полях, цветен в лугах

Цветочек незабудка!

Гремуч в лесах, певуч в садах

Весенний гость соловьюшка!

А краше мне, дороже мне,

Пригляднее, приятнее —

Души моей красавица!

А кто она и где она,

Никто про то не сведает…

Ни здесь она, ни там она,

Ни у белой груди моей!

А день и ночь, как свет очей,

Огнем горит, лучом блестит,

Звездою предрассветною!..

Я запечатал пакет, приложил к нему штамп сельсовета и отослал стихи с посыльным, как официальную бумагу. Несколько дней я ходил, как слепой котенок, спотыкаясь на ровном месте, и все ждал письма. Мне казалось, что она ответит мне тоже стихами, которые обожгут меня, как огонь. В ближайшее воскресенье, проходя мимо нашей избы, Прасковья Михайловна подала мне конверт. Я сразу догадался в чем тут дело: румянец победно разлился по моим щекам, и глаза не могли скрыть счастливого смущения. Я развернул бумагу и увидел, что это были мои стихи, присланные обратно… Сердце мое похолодело.

— Она велела передать тебе и сказать, — промолвила добрая учительница, поднимаясь к окну по завалинке, — что эта песня не подойдет ни для пения, ни для декламации. Это, говорит, слишком сентиментально, для деревенского слушателя неподходяще.

— Это вовсе не для зрителя и слушателя, — сказал я, — это для нее специально.

— Ах! — всплеснула она руками. — Для нее специально. Вон оно что! Так бы и писал, а то ввел в заблуждение девушку. Ну, тогда другое дело, это ей понравится. Давай, я отдам ей обратно.

— Нет, — резко и с горечью сказал я, — такие послания не возвращают. Я не могу позволить смеяться надо мною. Дудки!

И выйдя в сени, я разорвал в клочья эти стихи, вскрикивая с укором и досадой:

— Эх! А еще епархиальное училище кончила, Пушкина читала, а не могла догадаться, что к чему…

ПЕСТРЫЙ ПРОМЕЖУТОК

— Могу ли я приобрести мудрость в твоей уединенной библиотеке?

— Откажись ото всех наслаждений жизни, питайся стручковыми овощами, пей воду, беседуй только с мудрыми и учеными мертвецами…

— Как? Но ведь это значило бы умереть ради мудрости!

Вальтер Скотт

Весною мы провожали Васю в Красную Армию. По старой привычке, перенятой у прежних поколений, призывники ходили по улицам и собирали «на веселье». Всей компанией они останавливались под окнами избы, и один из смельчаков взывал:

— Тетя Орина, в Красную Армию едем, сыну привет, выходи с нами проститься.

Уходящим в армию никогда не отказывали и одаряли их самым лучшим из снеди: свежими яйцами, сметаной, некоторые давали самогон и деньги. И уже за неделю до отъезда в армию ребята бросали домашние дела и принимались «гулять». Они бродили по селу с гармошкой, увитой лентами, и где приведется, останавливались и отплясывали под припев:

Эх, бей боты,

Разбивай боты,

Скоро, девки, стану я

Командиром роты.

Девушки раньше обычного срока выходили тогда к завалинкам, на проулки, на околицу и усаживались в ряд, белые, как гусыни. Зачиналось обоюдное любованье. Ребята обделяли их горохом и чечевицей, которые заменяли тогда в праздничном обиходе подсолнечные и тыквенные семечки, а девушки, в свою очередь, вышивали ребятам кисеты, готовили носовые платки, и украдкой каждая дарила их тому, который был ей мил. Вечерами тихие пары разгуливали между амбарами околицы, белели у плетней и шептались у крыльца. Призыв в армию всегда вносит в деревенскую жизнь элегическую праздничность. Взрослые, главным образом, вздыхают и изрекают мудрые советы и пророчат всякие напасти, а молодые целуются за заборами, клянутся быть верными до конца войны и веселыми голосами вскрикивают песни так удало, что петухи прячутся в подворотни.

Вася ходил с товарищами везде, куда шла компания, незаметно удалялся оттуда, где он мешал. Праздничное однообразие тяготило его, с самогоном он не дружил, а любовные разговоры его не тешили, хотя из чувства товарищеской солидарности скрывал это. Зато мгновенно оживлялся он, когда кто-нибудь из товарищей спрашивал его о событиях на востоке, о походе Колчака, о каверзах чехословаков, о сибирской тайге, которую он любил уже заглазно. В волкоме комсомола он к этому времени стал своим человеком и постоянно приносил оттуда брошюры о гражданской войне, которые читал приятелям на околице. Все почему-то наперед убеждены были, что попадут именно в армию, которая будет бороться с Колчаком, поэтому Волга, Урал, Сибирь — это были уже слова родные и близкие сердцу, как околица, Лазоревый дол, Девичья Канава.

В один из вечеров и мы — культпросвет деревни — провожали нашего Васю. Сидя на партах, мы пили морковный чай и ели ячменные лепешки, выпеченные учительницей из муки, принесенной нами «в складчину». Мы говорили о том, что не возродятся наши спектакли и наши чтения, которые подогревались жаром неутомимого Васи. Тут первый раз пропел Вася свою любимую песню, прикрыв глаза рукой:

Славное море — священный Байкал,

Славный корабль — омулевая бочка!..

Эй, баргузин, пошевеливай вал, —

Молодцу плыть недалечко.

Шилка и Нерчинск не страшны теперь, —

Горная стража меня не видала,

В дебрях не тронул прожорливый зверь,

Пуля стрелка миновала.

Шел я и в ночь, и средь белого дня,

Близ городов я поглядывал зорко,

Хлебом кормили крестьянки меня,

Парни снабжали махоркой.

Он уже знал все те места, где развертывалась война, и рассказывал мне, чем была Сибирь для народа до революции, и я впервые здесь услышал о декабристах. Я знал речение «это Сибирью пахнет» в применении к проступку. «Раскрепощать Сибирь от Колчака» — это выражение приобретало теперь смысл неотложной практической помощи угнетенным. Вася просил меня прийти на следующий день. Я не замедлил это сделать и застал его в горнице, в которой он обычно по летам жил, читал книги, столярничал, делая рамки для ульев.

Тогда он сортировал книги на полу и, когда я вошел, сказал мне:

— Антанта заняла Украину и хочет ее отторгнуть. Петлюра — ее ставленник. Читал ли?

— Не читал, но слышал.