Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

это ответ на фантастические мечтания о Вас – мне делается почти страшно, когда я вспоминаю последнее. Анна Васильевна, правда ли это или я, право, не уверен, существует ли оно в действительности или мне только кажется. Ведь с прошлого июля я жил Вами, если это выражение отвечает понятию думать, вспоминать и мечтать о Вас, только о Вас…»

Они встретились в Харбине, чтобы более не расставаться до смерти. Судьба подарила им полтора года счастья в тяжелейших условиях Гражданской войны и расставания с предыдущими семьями. Он все повторял, что «недостоин этого счастья» и что «за все приходится платить и не уклоняться от расплаты». Она усвоила его урок. И когда пришло время платить, не струсила, не уклонилась и добровольно пошла за своим возлюбленным в тюрьму, думая – что на совместную смерть. А его после полуторамесячного допроса на рассвете увели одного, и расстреляли, и тело опустили в прорубь, «в последнее плавание», как потом насмехались, как всегда не ведающие, что творят, хамы, в печати и на встречах с пионерами, а ее оставили на пятидесятилетнюю муку хранить ему верность и память о нем…

И вот что интересно. Когда адмирал потерпел свое последнее, решительное и самое главное поражение, уже находясь в тюрьме и почти зная наверняка, что его расстреляют, у него исчезают все комплексы в отношении Анны Васильевны, он больше не сомневается в любви той, которая пожертвовала для него всем, включая свободу и даже жизнь. И только огромная благодарность, и нежность, и страх за ее судьбу. И близкое наконец, родное «ты», сменившее почтительное «вы»…

Его последняя записка к ней из тюрьмы: «Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне… Не беспокойся обо мне. Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я только думаю о тебе и твоей участи – единственно, что меня тревожит. О себе не беспокоюсь – ибо все известно заранее. За каждым моим шагом следят, и мне очень трудно писать. Пиши мне. Твои записки – единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя. Гайду я простил. До свидания, целую твои руки».

Роман знаменитого адмирала и прелестной молодой женщины поверг Алексея в изумление, трепет, восторг. Сам того не подозревая, он оказался романтиком, способным не только сентиментально восхищаться чужой любовью, но и сделать эту чужую любовь предметом своей мечты и поклонения. В той мере, в какой Александр Васильевич поклонялся Анне Васильевне, Алексей стал поклоняться им обоим. Эта выдающаяся пара сделалась его кумиром. Он бредил ими, они снились ему во сне, он разговаривал с ними, он плакал об их горестной судьбе, о том, что Александру Васильевичу так и не удалось победить большевиков и он потерпел свое самое сокрушительное поражение, потеряв ту Россию, которая теперь пребывает невидима, как град Китеж. Он плакал о чудесной, очаровательной Анне Васильевне, веселой, живой и остроумной, в которую были влюблены все молодые офицеры в Гельсингфорсе и которая оказалась стойкой, как кремень, расплачиваясь за свою любовь сполна, не выторговывая себе никаких процентов.

Он кончил читать роман другим человеком. Он нашел не просто своих героев, образцов для подражания, не просто свой идеал, он нашел точку стояния в этом мире. И этой точкой оказывалось мужественное и благородное исполнение своего долга. Несмотря ни на что. Вопреки всему. Если бы сейчас шла гражданская война, с каким наслаждением он, ни секунды не колеблясь, ушел бы добровольцем на фронт и погиб, нисколько не жалея своей молодой жизни! Но… гражданской войны не было, вместо нее была другая, непонятная, на которой он был и не понял, в чем был его долг на этой войне. В том-то все и дело, что сейчас все непонятно, все смешалось, добро и зло, зло стало рядиться в добро, а добра стало так мало, что его и не отыскать. Никому и ничему не было больше безусловной веры, во всем чудился подвох, за всяким словом и делом оказывалось двойное и тройное дно, и все покрывалось невидимой, тонкой паутиной обмана и лжи.

Если бы время не было сейчас таким лукавым, если бы можно было найти правду и точно знать, кто друг, а кто враг, если бы можно было без издевок «демократического» общества любить и защищать свою Родину так, как любили и защищали ее наши предки, возможно, Алексей и поступил бы в подражание адмиралу в какое-нибудь высшее военное морское училище, но сейчас на фоне парада суверенитетов и глобалистского олигархического братания это было бессмысленно и глупо, и, чтобы как можно больше узнать об ушедшей в мир иной России, он решил поступать на исторический в университет.

И еще! Он прочел несколько страниц о своем прадеде поручике Устрялове, и эти несколько страниц текста прочно связали в один крепкий узел его судьбу с судьбами всех разметанных беспощадным временем его сородичей, соединив его с прошлым его Родины и его рода столь прочно, словно до этого он был никем, подвешенным в безвоздушном пространстве, сам по себе, Иваном, не помнящим родства, а теперь – внезапно обретшим опору и стояние, укорененным на своей земле. Теперь он знал, что никакой он не Мельников, а Устрялов, Алексей Алексеевич Устрялов. И теперь он обязательно разыщет своего настоящего отца, чтобы завязать еще один узелок через его деда, и… они будут говорить обо всем, и это будет счастье.

И еще. Если он когда-нибудь женится, нет, не так, он женится только тогда, когда встретит девушку, такую же милую, добрую, стойкую и преданную, как Анна Васильевна, и он будет поклоняться ей и обожать ее всю жизнь так же безукоризненно, как поклонялся Анне Васильевне и обожал ее Александр Васильевич. А если не встретит, тогда… он станет монахом – неожиданно вывернула (он сам не понимал, как) мысль Алексея.

Узнав о намерении сына продолжить учебу, Галина плакала и чуть не целовала ему руки. (А заодно и заочно – находившемуся в Париже Юре: ведь это его книга оказала столь благодатное воздействие на Алексея!)

Поступать без денег и взяток на бесплатное обучение становилось все труднее; и хотя Алексей готовился к экзаменам основательно, она решила подстраховаться, единственный раз в жизни воспользовавшись своими связями в университете.

Ему попался трудный билет. Церковный раскол в семнадцатом веке и Третий съезд РСДРП. Первый вопрос он в общих чертах знал, все же Галина занималась Древней Русью, и