Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

— Верно! Правильно Ялонен говорит!

— Поддержим! — раздались возгласы.

На сцену поднялся Анстэн. Он строгим взглядом окинул зал: почти всех, кто стоял там, внизу, он знал в лицо.

— Сейчас речь идет об общих интересах. И выступать надо всем вместе, как считает союз металлистов.

По залу пробежал одобрительный гул, и старик продолжал:

— А то нашего брата, пролетария, совсем уж зажали. Нет, мы должны постоять за себя, да так, чтобы капиталисты поняли, что и у нас в Финляндии должна быть демократия и что мы, рабочие, тоже имеем право высказывать свое мнение...

Старик говорил негромко, но решительно. Его душил кашель, и ему то и дело приходилось прерывать свою речь, чтобы откашляться.

Выступил и отец Яли. Обычно на собраниях Висанен-старший говорил коротко: «Я поддерживаю предыдущего оратора. Прошу записать в протокол».

Так он сказал и теперь. Затем продолжил:

— Во-первых, надо получить из Хельсинки разрешение на забастовку. Вот именно. И еще я считаю, что мы должны согласовать вопрос с партийным руководством. Надо обратиться в Хельсинки. Свои права мы должны отстаивать... но, чтобы все было по закону. Пусть партийное руководство и решит, как лучше...

Старик так старательно подчеркивал слова «законным путем», что Яли тоже решил кое-что сказать. Увидев, что сын пробирается к сцене, старый Висанен нахмурился: «Опять что-нибудь ляпнет. Всегда говорит необдуманно».

— Отец тут говорил о «законных путях», — начал Яли. — Это, по-видимому, было сказано, чтобы предостеречь нас. А я считаю, что в данном положении законны все пути. Все, какими только рабочий человек может отстаивать свои права. Или, может, справедливы и законны те средства, к которым прибегают буржуи?

— Ты считаешь! — иронически протянул отец. — Тоже мне оратор нашелся.

— Правильно. Парень дело говорит! — крикнул кто-то.

— Яли прав! Нельзя сидеть сложа руки! Дать отпор!

— Старик правильно говорил! Бузы не должно быть!

— Тише! Говорите по очереди...

После каждого выступления в зале поднимался шум, страсти разгорались. Нашлись сторонники и у старика Висанена.

На собрании выбрали новый забастовочный комитет и дали ему такой наказ: если требования о повышении заработной платы не будут удовлетворены, комитет должен принять необходимые меры, чтобы началась забастовка.

Несколько дней шли переговоры. Из Хельсинки срочно приехал представитель профсоюза металлистов добиться примирения между предпринимателями и рабочими.

В один из вечеров Яли, Карпакко и Ялонен вместе вышли из Рабочего дома. Целый день члены забастовочного комитета ожидали, чем же закончатся переговоры с хозяевами.

— Что за фокусы этот хельсинкский выкидывает? — возмущался Карпакко.

— Да-а, товарищ крепко обмарался, — сказал Ялонен.

— Какой он к черту «товарищ»... Холуй буржуйский, а не товарищ. Уж нам-то он не товарищ, — ругался Карпакко.

— Вот ведь как, черт, сделал, — продолжал сокрушаться Юкка, — прямо с вокзала покатил к буржуям. Сначала с пеной у рта уверял нас, что дирекция не может повысить расценки, а потом перед господами юлил, точно шлюха какая. А когда нужно было перед народом отчитаться, небось не пошел. Боялся. Знал, верно, что рабочие освистывают таких представителей, которые только и умеют, что пятиться. Тут он возьми и пошли меня. А я-то дурак, не сообразил сразу, ну и пошел...

— Ничего. Впредь наука.

— Да наука эта недешево обходится.

— Кого же, собственно, он приехал «спасать» — нас или буржуев?

Хельсинкскому представителю удалось повернуть дело так, что рабочие согласились снова выйти на работу. И он довольный уехал в Хельсинки. «В другой раз прямо с вокзала отправим обратно, если еще появится», — ругались рабочие верфи. Очень уж было обидно: так здорово начали, и все пошло насмарку.

Через неделю рабочие выступили снова. Теперь борьба приняла несколько иную форму.

Так как владельцы компании упорно отмалчивались и на требования повысить заработную плату, и на предложения организовать дополнительные работы для безработных, решено было «припереть господ к стенке». И вот рабочие внушительными колоннами снова направились от заводов к центру города. На этот раз они собрались перед зданием муниципалитета.

Представители рабочих вошли в здание, чтобы передать свои требования, но отцы города не захотели выслушать их. Тогда рабочие окружили здание и решили не выпускать никого из муниципалитета до тех пор, пока вопрос об организации работ для безработных не будет решен.

Густая толпа заполнила площадь и все прилегающие к ней улицы. Люди стояли, ждали и волновались. На площади беспрерывно митинговали. Время от времени делегаты шли в муниципалитет посмотреть, что там делается.

Возвращаясь, они рассказывали, что господа там, в муниципалитете, обсуждают какие-то свои дела. Правда, кое-кто из господ советников уже начинает нервничать: как быть? — их не выпускают. Уже и жены начали беспокоиться и названивать, что за оказия там приключилась, почему господа советники обедать не идут.

Господа-то советники пошли бы. Но что поделаешь? Они то и дело выглядывали из-за штор и видели вокруг дома все то же беспокойное море людей. Это же анархия! А там, позади рабочих, русские солдаты и матросы. Да еще с оружием! Где это слыхано?!

Настал вечер, ночь. Новый день занялся и подходил к концу, а люди все стояли и стояли. Господа советники все тянули, и терпение у людей начало иссякать. Послышались крики: «Давайте вышвырнем оттуда этих советников, раз они не хотят прислушиваться к голосу народа!»

В конце концов господам советникам пришлось удовлетворить требования рабочих.

В эти дни началась забастовка на верфи. Яли и Аукусти поручили организовать пикеты, чтобы ни один штрейкбрехер не проник на верфь.

Аукусти не хотелось уходить от осажденного муниципалитета, но надо было спешить на верфь. Еще издали Карпакко услышал, что на лесопилке работает одна рама. Он вбежал в цех и увидел двух незнакомых парией, возившихся у пилы.

Парии уложили толстое бревно на вальцы, подающие бревна на пилораму, и пилы бешено запрыгали вверх и вниз. Раздался пронзительный, режущий ухо звук.

— Ах, сволочи, штрейкбрехеры!

Карпакко метнулся к рубильнику, выключил ток. Потом рывком швырнул к двери одного из парней. Второй, помоложе, выскочил из-за рамы.

— Дай-ка пукко[6], — крикнул он приятелю. — Я проучу этого наглеца... — Парень хотел просто попугать Аукусти.

Скрипнув зубами, Карпакко молча двинулся на него. Но парень сумел увернуться. Он проворно перемахнул через лежавшее на вальцах бревно и был уже почти у двери, когда Карпакко схватил его за полу пиджака.

— Постой, не уходи...

Аукусти взял парня за горло. Крепкие пальцы его сжались, как клещи.

—