Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Наконец в прихожей послышались знакомые грузные шаги, и Эстери услышала, как Аукусти предупредил кого-то:

— Не ударься головой, дверь низкая.

Вошел Аукусти, а вслед за ним незнакомый мужчина в темном пальто. Он остановился у порога, снял шляпу и стал протирать очки в золотой оправе.

— Проходи, проходи, — сказал Аукусти гостю, вешая свою тужурку на гвоздь.

— Не узнаете? — сказал гость, протянув руку Эстери, Эстери пристально посмотрела на него.

— Нет, никак не могу вспомнить...

— Да, времени уже прошло немало. Не удивительно, если забыли, — улыбнулся гость.

Аукусти поспешил на помощь жене:

— Неужели не узнала? Помнишь, к нам в Лаукко приезжал магистр из газеты. Помнишь? Он тогда еще о выселенных в газету написал...

— Ну, теперь-то я начинаю припоминать, — обрадовалась Эстери и засуетилась между столом и плитой.

Аукусти усадил гостя в кресло-качалку.

— Вот видишь, как я теперь живу. В каком гнездышке, — Карпакко с довольным видом осматривал комнату, словно и сам видел ее впервые.

— Очень уж малюсенькая наша избушка, что клетка воробья, — заметила Эстери, стоя у плиты.

— Ничего, жить можно, — сказал Аукусти.

Гость с любопытством оглядел жилье Карпакко. Кровать с. белым покрывалом и высокой горкой аккуратно сложенных подушек, небольшой комод, белый шкафчик для посуды, потертые половички на полу, вышивки на стенах. Затем его взгляд задержался на самодельной книжной полке. «Тогда, в Лаукко, в избушке Карпакко не было ни одной книги, — подумал Комула. — А теперь вон сколько».

— Вот купил их... Правда, еще не читал... — признался Аукусти.

Умывшись, Аукусти полез было, в буфет. Такая уж у пего привычка: придет с работы и первым делом отрезает кусок хлеба — заморить червяка в ожидании обеда. Но сегодня Эстери толкнула его в бок: дескать, потерпи малость и дай гостю помыть руки.

Эстери быстренько подала обед.

Аукусти сидел в одной рубашке, облокотившись сильными руками о край стола, и, уплетая жареный, картофель, рассказывал о своем житье-бытье. Он нисколько не сожалеет о том, что судьба сделала его рабочим.

— Эстери, правда, скучает по своей торппе, ей хотелось иметь хотя бы огородик, — и Аукусти взглянул на жену.

Эстери принесла кофе. Аукусти откинулся на спинку стула и неторопливо придвинул к себе чашку. Комула с удовольствием выпил чашку, не отказался и от второй — кофе был очень вкусный.

— Да, Эстери умеет его варить, — с гордостью сказал Карпакко. Потом опять перешли к делам на верфи. Аукусти хотелось показать Комуле, что он не такой уж простак, как о нем, возможно, кое-кто подумывает. В политике он тоже кое-что смыслит, и, если ему что поручают, справляется не хуже других.

На верфи сегодня опять было бурное собрание. Забастовку, правда, пока решили не объявлять, но тут же, на собрании, начали сбор денег в забастовочную кассу. В числе тех, кому доверили сбор средств, был и Карпакко.

Комула обратил внимание на то, как деловито Карпакко выполнял свое поручение.

— Эй, Хейнонен, не уходи, пока не подписался! — крикнул Аукусти, заметив, что мастер котельного цеха пробирается к выходу с явным намерением улизнуть.

Тот вернулся, долго рассматривал подписной лист. Наконец достал из кармана марку и, протянув ее Карпакко, собрался было вывести свою фамилию на листке.

— Ну нет, черт побери, ты дурака не валяй, — рявкнул Аукусти и выхватил лист у Хейнонена из-под носа. Карпакко весь побагровел от гнева. Он вынул из кармана бумажку в пять марок и сунул мастеру.

— На! Вот тебе еще пятерка! А теперь катись отсюда... Проваливай к чертовой матери, пока не поздно, несчастный крохобор! Уж коли не хочешь внести, сколько другие, лучше ничего не вноси...

Аукусти проводил Комулу до трамвайной остановки.

В ожидании они поговорили об инциденте в кафе Рабочего дома, когда официантка не стала обслуживать русских. Сразу после этого случая Комула поместил в «Сосиалисти» большую статью. Он писал, что финские и русские рабочие должны бороться плечом к плечу против общего врага. «Рабочие России взяли свою судьбу в свои руки и теперь победоносно несут знамя свободы. Только в братском союзе с русскими товарищами мы, финны, добьемся свободы и, опираясь на русскую революцию, отстоим ее. Все народы сплотятся вокруг новой России, как сходятся у живительного родника изнывающие от жажды дети пустыни. Финны и поляки, чехи и киргизы, народы Кавказа и Балкан добровольно придут к этому роднику свободы, ясные воды которого откроет Россия будущего».

Карпакко читал эту статью. Он прочитал ее даже дважды и, поразмыслив, решил, что так оно и есть, как пишет «Сосиалисти».

Первый бой за восьмичасовой рабочий день рабочие дали весной 1917 года. Забастовку начали металлисты, их поддержали рабочие других отраслей промышленности. Центральное руководство профсоюзов в Хельсинки стремилось приостановить ход событий. Пытаясь достичь компромисса с предпринимателями, оно запретила местным организациям какие бы то ни было действия. Ио подготовка к забастовке шла полным ходом. Металлисты решили добиться удовлетворения своих требований, чего бы это ни стоило.

Они настаивали провести восемнадцатого апреля по всей стране демонстрацию металлистов. Под их давлением руководству пришлось согласиться. Семнадцатого апреля из Хельсинки пришло сообщение о том, что сражение начинается. На следующее утро работы на всех металлообрабатывающих заводах прекратились, рабочие собрались в Рабочем доме, где проводились собрания. Решили не приступать к работе до тех пор, пока не будет установлен восьмичасовой рабочий день.

Юкка целый день крутился как белка в колесе. Он обошел все цеха, с каждым поговорил в отдельности — все должны принять участие в демонстрации. За кузнецов он не боялся, токари и слесари тоже пойдут. Но вот фрезеровщики, электромонтеры, разметчики... Надо, чтобы они тоже не остались в стороне.

— Итак, ребята, завтра в десять, — напоминал он в каждом цехе. — Ровно в десять остановим все станки. Сбор во дворе. Ясно?

— Ясно! Ясно! — отвечали ему.

Утро выдалось ветреное, но солнечное. В этом году в апреле было немало погожих дней, но такого солнечного еще не бывало.

У верфи стали собираться рабочие вечерней смены. Юкка назначал ответственных за порядок, распределял поручения.

Кто-то успел позвонить главному инженеру Вуориоле, что рабочие вечерней смены зачем-то собираются на верфи.

Встревоженный главный инженер поспешил на верфь. «В чем дело? Это все Ялонен мутит. И куда только власти смотрят?»

Когда он подошел к верфи, из ворот навстречу ему сплошной лавиной шли рабочие. Голова колонны была уже где-то далеко на набережной,