Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Вернувшись с рыбалки, Комула проспал несколько часов. Проснулся освеженный, забежал в кафетерий и, выпив чашку кофе, поспешил к старинному деревянному особняку, где помещалась редакция «Сосиалисти» и где по ночам монотонно и ритмично, как огромные невиданные часы, стучали печатные машины.

Комула пробыл в редакции до поздней ночи. Секретарь Юнтунен приносил один материал за другим и уносил от редактора листы готового текста: злободневный фельетон, передовицу, переводы...

Настал вечер> и опять внизу, в типографии, послышалось равномерное грохотание, непрерывное и бесконечное, как шум воды на старой мельнице.

Комула настолько привык к работе ротационных машин, что если грохот снизу вдруг переставал доноситься, он сразу настораживался — там что-то случилось.

НЕСЧАСТЬЕ

Карпакко подвернулась небольшая работенка на стороне. В порту нужно было привести в порядок линию осветительной сети.

Чтобы как-то помочь семье Халоненов, Аукусти взял Тенхо в напарники. Впоследствии он горько жалел об этом. Осматривая один из столбов, Аукусти выразил опасение: вдруг не выдержит? «Выдержит, — заверил его Тенхо. — Вот увидишь. Давай я полезу... я легче».

Залезая на столб, Тенхо видел, как по черной воде залива неслись белые барашки. Дул порывистый ветер. Начинался дождь. Казалось, над головой с шумом проносились огромные черные птицы, роняя с мокрых крыльев тяжелые капли. Было видно, как сосны на Корппола-горе, на другом берегу реки, раскачивались под ударами ветра.

Тенхо проворно добрался до верха и уже было потянулся к проводам, чтобы снять их. Но тут он почувствовал, как столб качнулся, стал наклоняться в сторону. Потом что-то тяжелое навалилось на грудь, ударило по голове... Очнулся он в больнице.

— Г-где я?

Собственный голос показался Тенхо далеким и слабым. Мягкий женский голос ответил что-то, но что именно, он не расслышал. Тенхо попытался повернуть голову, чтобы увидеть говорившую, но не смог. Медленно протянул он одеревеневшую руку к уху и нащупал толстые повязки на голове.

— Лежите спокойно. Вы упали со столба... — сказал тихо тот же голос.

Тенхо уставился в белый потолок палаты и попытался ответить. Теперь он вспомнил, что они чинили в порту проводку.

— Я-а... с-порт-с-смен... — проговорил он с трудом, выдавливая слова.

— Упал столб. И вы вместе с ним.

Тенхо снова впал в забытье...

Халоска до поздней ночи сидела у постели сына, но он больше не приходил в себя. Тенхо лежал без движения, дыхание его становилось все тяжелее...

— Тенхо, сынок... Тенхо... — всхлипывала мать.

Дежурной сестрой в хирургическом отделении в ту ночь была Алма-София, дочь коммерции советника Арениуса. Она то и дело заходила в палату, но ей было тяжело смотреть на Халоску.

Зашел посмотреть пострадавшего и главный врач.

— Травма очень серьезная, — сказал он, — У вашего сына сотрясение мозга и повреждение черепа.

— А жить он будет?

— Увидим. Вероятно.

Так ничего определенного он и не сказал: то ли не хотел, то ли не мог.

Была уже поздняя ночь, Халоска ушла из больницы. В дверях палаты она еще раз оглянулась, лицо ее дрогнуло, но невероятными усилиями она сдержалась, чтобы не разрыдаться, потом тихо закрыла дверь и побрела по полутемному, пропахшему лекарствами коридору.

Горький комок подкатил к горлу Алмы-Софии, когда она смотрела, как уходила из больницы эта убитая неожиданным горем женщина. Вот она вышла из ворот. Идет короткими спотыкающимися шагами. Вот она обернулась, посмотрела назад, на здание коммунальной больницы.

На тумбочке, у кровати Тенхо, белели два кусочка сахара — их принесла сыну Халоска.

Утром она снова пришла в больницу. Тенхо только что отправили в операционную. Посторонних туда не пускали. Она села в коридоре и стала ждать.

Алма-София как раз сдала дежурство и собиралась домой. Перед уходом она зашла в операционную.

Тенхо лежал на операционном столе, и пожилая сестра снимала бинты с его головы. Хирург, высокий бледный мужчина с непроницаемым лицом, стоял в стороне: предстояла трудная операция. У другого стола ассистент готовил инструменты и перевязочные материалы.

Сестра чуть-чуть приподняла голову юноши. Тело больного вздрогнуло, голова бессильно откинулась и несколько раз конвульсивно дернулась. Изо рта хлынула кровь…

Алма-София выбежала из операционной в другую дверь, чтобы не столкнуться с Халоской. Говорить неправду этой несчастной женщине она не могла, а слов утешения у нее не было.

Такие случаи смерти были настолько нелепы, кошмарны, что хотелось кричать на крик, обвинять бога в бессердечии. Это уже второй за неделю. Алма-София никак не могла привыкнуть к этому.

Главный врач стоял в коридоре перед Халоской. Официально-сочувственным тоном он говорил ей:

— Да, весьма прискорбно. Не успели даже начать операцию, как открылось кровотечение...

Тело Тенхо лежало на носилках, покрытое простыней. Халоска схватилась руками за голову и рухнула, как подкошенная. Ее подняли, усадили на стул, но она снова сползла на пол, причитая:

— О боже милостивый!.. Бедный мой Тенхо!.. Ой, головушка моя горемычная, за что же меня так жестоко наказывают!..

Войдя к Халоненам, Старина сразу заметил: что-то произошло.

Халоска стояла спиной к двери и даже не обернулась. Тойво испуганно смотрел на мать. Сеппо сидел на скамейке у окна. В доме случилось какое-то большое горе — это Старина почувствовал по тишине, царившей в доме, по взглядам, которыми его встретили. А где же Тенхо? Может, с ним что-нибудь случилось на стадионе? — мелькнуло у Старины. Он знал, что Тенхо усиленно тренируется.

— Где Тенхо? Опять бегает?

Старина спросил у Сеппо. Мальчик отрицательно мотнул головой.

Халоска хотела ответить, но прошло несколько долгих минут, прежде чем она смогла выдавить из себя:

— Тенхо уже не бегать...

И она тихо заплакала, уставясь помутневшими глазами на край передника, который теребила пальцами.

Старый Халонен сидел на краю кровати, опираясь на палку.

— Да, был парень... — проговорил он.

Тойво куда-то собирался идти. Он посмотрел на мать.

— Я пойду?

— Иди, да попроси дядю Висанена, чтобы он сделал... Скажи, мама потом расплатится. И Сеппо возьми с собой...

Тойво взял брата за руку, и они отправились на Корппола-гору.

В комнате снова стало тихо. Старина подошел к Сийри, ласково взял за плечи и посадил на скамейку.

— Что с Тенхо? Расскажи.

Сийри начала рассказывать. Говорила она чуть слышно, замолкала, борясь со слезами. Потом умылась и долго вытирала глаза, по, повесив полотенце, она снова всхлипнула:

— Ох, бедный Тенхо...

Старина опять подошел к ней, обнял. Руки у него были крепкие и ласковые. Когда-то давным-давно он столько раз ласкал Сийри!

— Крепись, — прошептал