Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

как обычно делают некоторые пожилые женщины. Она знала, что Комула, вот так, за чашкой кофе, или во время перекура, любит поговорить о делах житейских, и стала рассказывать, как позавчера женщины чуть не силой взяли масло из магазина «Валио». Целый дань простояли, ожидая. «Нет и не будет», — сказали им. Но женщины не поверили, они знали, что масло в лавку привезли. Просто не хотели продавать по твердой цене. Так и раньше случалось. Днем магазин открыт, но полки пустые, а закроют — и продают вечером с черного хода, конечно, знакомым да всяким спекулянтам! Женщин не пустили в кладовые, тогда они сходили в штаб гвардии и оттуда пришли рабочие с оружием. Сделали обыск — и масло нашлось. Целых две бочки.

— Ну и как, пустили в продажу? — спросил Комула. Он уже слышал об этом происшествии, но не знал подробностей. Буржуазные газеты вчера назвали этот обыск в магазине «разбоем» и требовали, чтобы власти вмешались и покончили с подобными «беспорядками».

— Потом-то они, конечно, начали продавать. Но всем не хватило. И тогда те, кому не досталось, стали требовать нового, более тщательного обыска. Думали, что где-нибудь в подвале еще есть масло.

— Нашли?

— Нет, не нашли. Гвардейцы обыскали весь магазин. Но больше не нашли. Наверно, успели переправить куда-нибудь или, может, хорошо спрятали...

И Мийна продолжала сокрушаться:

— Так они нынче грабят народ. Дерут безбожно. Просто диву даешься — власти установили предельные цены, а следить не следят, чтобы их придерживались. И торговцы дерут, сколько им совесть позволит. А совесть они давно потеряли...

Когда Комула снова сел за работу, в дверь постучали, и вошел Ялонен.

— Вы, кажется, очень заняты? Но я ненадолго. У меня к вам небольшое дело, — сказал Юкка. — Рабочие послали узнать, что здесь написано.

И он подал Комуле какую-то бумагу.

Пока Комула читал, Ялонен рассказал, как этот документ попал к ним.

— Это из сената, и печати сенатские... Здесь сказано, что акционерному обществу на второе полугодие на железо и прочие металлы утверждены те же лицензии, что и в первом полугодии!.., Речь идет о сырье, получаемом из России.

— Вот пройдоха. Я так и думал, что те бумаги не стали бы показывать. Да и не у инженеров в столах они валяются, — говорил Юкка. — Ну, хорошо, что и это выяснили. Спасибо.

Прощаясь с Ялоненом, Комула попросил его написать в «Сосиалисти» о забастовке на верфи.

— Попробуем, — пообещал кузнец.

НА ОКОПНЫХ РАБОТАХ

После похорон Тенхо Старина решил остаться в Турку. Он хотел поддержать семью Халоненов. В городе работы не нашлось, и пришлось ему пойти рыть окопы.

В годы войны русские власти развернули в Финляндии большие фортификационные работы, особенно по южному побережью. Теперь эти так называемые «окопные работы» значительно сократились, а кое-где их вообще прекратили. Но в окрестностях Турку они пока еще велись.

Карпакко тоже вынужден был уйти с верфи. Вуориола вызвал его и объявил, что он может искать себе новое место.

Обычно к главному инженеру по таким делам не вызывали: мастер скажет, что уволен, — и все. Поэтому Аукусти был несколько удивлен, оказавшись опять перед большим столом инженера. Вуориола хотелось сказать что-то, но он, видимо, ожидал, что Карпакко сам напомнит о той бумаге, скажет, что там, мол, ничего такого не было, о чем говорил господин главный инженер.

А Карпакко сказал только:

— Ну что ж. Где-нибудь и в другом месте на хлеб заработать можно.

Нахлобучил кепку и вышел.

Это произошло вскоре после окончания забастовки.

Рассчитали многих. Яли Висанена тоже уволили. Ялонена пока оставили — наверно потому, что он был хорошим специалистом.

Новую работу не так-то просто было найти. В город понаехало людей отовсюду. Даже из Тампере. Они ходят от завода к заводу, целыми днями простаивают у ворот. Их полно по всему городу, и на станции, и в порту, этих безработных, которых сразу узнаешь по угрюмому виду.

— Что же будем делать? — спросил Яли у Карпакко.

— Подадимся куда-нибудь.

— Куда?

— Хотя бы на рытье окопов.

— Конечно, давайте к нам, — посоветовал Старина.

— Видишь ли, он только что хвалился, как там у них здорово зарабатывают, — усмехнулся Аукусти.

— Здорово не здорово, но довольно сносно. Прожить можно. На хлеб хватит.

И вот они уже вторую неделю роют окопы. Уже и первую получку получили.

Работали они у самого полотна Приморской железной дороги. Берег сильно изрезан заливами, а железнодорожная линия следует всем изгибам береговой линии. По левую сторону от дороги раскинулись луга, лесистые мыски. Между ними виднеются Финский залив и острова.

«А для чего их роют? С какой целью?» Этот вопрос не давал Аукусти покоя.

— Чтобы оборонять Финляндию от германцев, — пояснил как-то десятник.

Но Аукусти не поверил. Нет, здесь что-то другое. Все эти укрепления и заграждения из колючей проволоки, опутывавшие страну, представлялись ему оковами, цепями, в которые русские хотят заковать их Суоми, чтобы еще сильнее закабалить ее. Ради этого русские и возводят укрепления и других заставляют строить.

— Тьфу, дьявол! — Аукусти поплевал на руки и всадил длинную лопату в вязкую грязь. Его брало зло при мысли, что он, Аукусти Карпакко, сам, своими руками, копает эти окопы. Но что поделаешь, не подыхать же с голоду...

Яли работал позади, в нескольких шагах от Аукусти. Оба они были с ног до головы в глине, лица их стали черными от загара, с них градом катил пот.

Яли постоял немного, чтобы онемевшая спина отошла, потом вытер кепкой потный лоб, сел на камень и закурил.

— Черт побери, мы совсем кротами стали, — выругался он, глядя на Карпакко, сердито швырявшего глину со дна ямы. — Да и хребет того и гляди переломится.

— Хребет-то выдержит. У рабочего человека хребет от такого пустяка не переломится, — ответил Карпакко.

— Кончилось бы все это скорей, чтобы можно было вернуться в Турку к Айни, — ворчал Яли.

— Так в чем же дело? Ступай себе.

— Ступай. Не так-то просто взять и уйти, когда дома жена и ребенок. Да будет скоро и второй...

Ио Карпакко. уже не слушал Яли. Он смотрел, как на другой стороне лощины, где работали русские солдаты и матросы, все стали собираться у большого камня. Оттуда доносились громкие голоса.

— Какого черта они разгалделись? — бурчал Карпакко.