Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

что для осуществления идеи великой Финляндии надо просто оккупировать Карелию. Что ж, возможно, он и прав, — размышлял Свинхувуд. — Игра стоит свеч, но на девять десятых она зависит от немцев. Император над нами будет германский, но власть надо сохранить в своих руках. Германия безусловно попытается нам диктовать». Так рисовалась Свинхувуду картина будущего. Обо всем этом уже имелась предварительная договоренность, достигнутая еще в марте, в Берлине.

Свинхувуд тоже понимал, что надо действовать, надо быстро двинуть в Олонецкую Карелию новые силы. Если финские войска будут стоять на берегах Онего и Белого моря, то тогда и русские будут вынуждены согласиться на наши условия. И чтобы дело не забылось за многими другими делами, Свинхувуд записал себе в блокнот: «Новая экспедиция Валлениуса в Карелию».

IV

В Выборге Эту Комула встретился с Сельей, но ненадолго. Ей пришлось срочно уехать по делам красных эмигрантов.

Комуле также довелось повидать в Выборге последние оборонительные бои Красной гвардии. Собственно, это были даже не бои, а замирающие отголоски. Бои были теперь уже позади, и они были проиграны. Люди растекались по домам, по укромным местечкам, но большинство красногвардейцев все же попало в плен. Лагеря и тюрьмы пополнялись все новыми партиями заключенных.

Комула отправился на вокзал, рассчитывая попасть на хельсинкский поезд, но в зале ожидания и на перроне было много белых. Тогда Комула повернул обратно и, миновав вокзальную площадь, пошел берегом Салаккалахти по направлению к Выборгской крепости.

Дойдя до Крепостного моста, он решил перейти на другую сторону. И тут ему в голову пришла мысль пройти пешком до какой-нибудь ближайшей станции и сесть на поезд. Только бы добраться до Хельсинки, а там он сумел бы укрыться. Сестра Айрас позаботилась бы об этом. Здесь же, в Выборге, у Комулы не было близких знакомых, и он не знал ни одного места, куда при нынешней обстановке можно было бы обратиться. Интересно, где сейчас Аура Кийскинен, Эдуард Гюллинг, Эро Хаапалайнен? Говорили, что они скрываются в городе. Или, может, тоже уже в лапах у белых?..

В таких раздумьях Комула перешел мост, поглядывая на старинную крепость. Там он бывал когда-то, в этом загадочном строении с башенками... Крепость хорошо запомнилась Комуле, и он даже сейчас живо представил себе мрачные каменные стены.

Он шел по дороге, ведущей в Тиенхаару. Вдруг вдали показались два всадника. Комула остановился. Он раздумывал не более секунды и инстинктивно повернул обратно к крепости. Крепостная башня зловеще маячила перед ним.

Перед самым мостом Комула свернул вправо, к Нейтсуниеми. Узенькая дорожка шла вдоль берега, мимо гранитных скал. В скалу были врублены какие-то помещения, склады... Массивные железные двери ограждали входы в каменное подземелье. Где-то повыше на скалах еще лежал снег, потому что сверху стекали тоненькие ручейки, образуя на земле лужицы, которые Эту торопливо перешагивал.

Всадники заметили человека, внезапно повернувшего обратно, и вскоре Комула услыхал за собой цокот копыт и властный окрик:

— Эй вы, остановитесь!

Комула остановился.

Один из всадников спрыгнул на землю, — Кто вы такой?

— Я из Хельсинки...

— А что здесь делаете?

— Приезжал по делам.

— Ах, по делам! А чем занимаетесь?

— Редактор газеты.

Всадники насмешливо переглянулись.

— Тогда вас придется забрать и допросить.

Под конвоем Комула был доставлен в Хельсинки. Ожидать допроса пришлось недолго.

Аллан Арениус решил лично допросить редактора. Победа белых была бы тем внушительнее, если бы такого человека, как Комула, удалось заставить отречься от своих красных идей или проклясть революцию. Мысль была особенно заманчива, так как Комула входил в редакцию «Тюёмиес».

— Думаю, что даже сам главнокомандующий встал бы на вашу защиту, если бы вы... ну, скажем, написали подобное отречение. Этим была бы обоснована ваша просьба о помиловании...

Допрашиваемый неторопливо покачал головой и спокойно ответил:

— Это невозможно. Мне не за что просить о помиловании. Наша борьба была законной, но вышло так, что ваша взяла, на вашей стороне оказался перевес... А вмешательство немцев довершило дело.

— Таннер тоже социалист, но его нам не в чем упрекнуть. Ваше же участие, напротив, было значительным, так что и обвинение, предъявляемое вам, весьма тяжело. Ведь вы входили в состав редакции «Тюёмиес»... Вы подстрекали массы на восстание, на бунтарские действия.

— Нас не стоит сравнивать с Таннером. Таннер и мы — это разные вещи.

— Именно об этом я и говорю... Но у вас еще имеется время обдумать все снова. Еще раз.

— К сожалению, нет, от этого ничего не изменилось бы. Конечным судьей всему будет история, и она еще осудит палачей, но не нас. История заклеймит Маннергейма и всех его приспешников.

Аллан Арениус убедился, что все уговоры напрасны. Он злился на себя за то, что затеял всю эту историю. А виноват во всем Армас, это он со своими просьбами надоумил его на такое. Пусть теперь сам убедится, что все эти фанатики глухи к голосу разума.

Арениус взял со столика шляпу и, пробормотав что-то на прощание, вышел из камеры. Тюремная дверь плотно закрылась за ним.

Комула начал ходить по камере, чтобы собраться с мыслями. На протяжении всей гражданской войны он следил за событиями, писал о происходившем, был в красном Тампере. Все это он делал по своему твердому убеждению, и в его статьях не было ничего фальшивого, а уж тем более преступного.

Историки будущего обратят когда-нибудь внимание на его статьи. Например, на то, что он писал по поводу договора о дружбе между Финляндией и Советской Россией, который является историческим актом всемирного масштаба. И чтобы он, Эту Комула, отрекся сейчас от своих статей... Нет, нет и нет! Этого он никогда не сделает.

Комула усмехнулся своим мыслям. Многие уже расстреляны и за меньшие грехи. Так почему же, черт возьми, он должен больше других дрожать за свою шкуру?

Вечером к нему пожаловал еще один гость. «С чего это они проявляют обо мне такую заботу?» — недоуменно подумал Комула, прислушиваясь, как скрипнул ключ в замочной скважине.

А когда дверь отворилась, в камеру быстро скользнул старый знакомый Комулы, фельетонист и коллега по перу Тимо Уусмаа. Он вошел бодрой походкой, веселый и улыбающийся. Несмотря на свою полноту, Тимо был подвижен, как ртуть. После первых приветствий Уусмаа перешел без обиняков к цели своего визита:

— Послушай, Эту, брось упрямиться. Будь паинькой, садись и пиши покаянное прошение о помиловании. Я уже предварительно обговорил это дельце где следует.

Комула тяжело