Письмо из аппаратной - Андрей Андреевич Калашников

В аппаратную с Прониным заступали еще два бойца.

Первым был Костя Локтев. Это был высокий парень, чуть постарше Пронина, с горячим нравом, но при этом рассудительный и легко остывающий. Костя почти всегда был занят своими делами: то он писал какие-то конспекты, то читал что-то, то мастерил какие-то фигурки из бумаги. С ним было интересно поговорить, он смело и часто с необычной стороны выражал свою точку зрения. Но все-таки Пронину было тяжело с ним. Филиппу хотелось углубиться в различные вопросы, понять их суть, прийти к истине в споре. Локтев же часто заканчивал разговор фразой вроде: «Мне нужно доделать черного лебедя». Тогда Филипп удалялся в аппаратную к Алексею и общался с ним допоздна, пока Чутов не начинал ему надоедать своим неугасающим радушием.

Вторым товарищем Филиппа по аппаратной был Слава Северянко. Это был удивительно спокойный и молчаливый человек. Со Славой Пронин почти никогда не вступал в философские разговоры. С ним хорошо было просто молчать долгими зимними вечерами, читая книгу или просто размышляя в тишине. При этом почему-то приятно было осознавать, что ты не в полном одиночестве, что кто-то есть рядом. Слава внушал какое-то чувство надежности, хладнокровия и душевной невозмутимости.

Тем более странно было Филиппу однажды вечером стать свидетелем конфликта между Локтевым и Северянко, который едва не перерос в рукоприкладство. Ни о чем не подозревая, Филипп вошел в аппаратную, из которой доносились крики Локтева:

– В лицо мне скажи, в лицо! В спину-то что кричишь, как собака, а?!

Пронин молчал, остолбенев от увиденного. Локтев и Северянко стояли почти вплотную друг к другу. Локтев с побагровевшим лицом кричал на Северянко. Уже доходило до тычков в грудь.

– Не имеешь смелости как мужчина высказать мне свое недовольство в лицо?!

– Что у вас случилось? – Пронин встал между товарищами.

– Я уже собрался идти на ужин, – ответил Локтев. – А он мне в спину бросает свои фразочки.

Действительно, Локтев стоял целиком одетый, в бушлате и шапке.

– Я тебе и в лицо это все повторю, – Слава поправлял растрепавшиеся волосы.

– Так повтори! Что ж не повторил, когда я к тебе подошел?! – снова напирал Костя, сдерживаемый рукой Пронина.

Так и не разобравшись толком, в чем было дело, Пронин отвел Локтева к двери, затем вернулся и сказал Северянко:

– Слава, никогда не видел тебя таким! Вы чуть не дошли до драки! Ты же знаешь, что было бы…

– Да знаю! – Слава нервно бросил берет на стол. – Надоел мне уже этот Локтев. Вечно думает, что он здесь самый умный, вывел меня.

– В чем же была причина вашей ссоры?

– Да так… – только ответил Северянко, давая понять, что не хочет это обсуждать.

– Ну не хочешь – и ладно, – Пронин раскрыл журнал и начал заносить записи. – В пятницу дежурить будешь один. В наряд по клубу назначили, людей не хватает. Туда обычно ходит Скворцов, но он проболтался, мол, на гражданке играл на гитаре, его прибрали к рукам. Говорят, в оркестре будет играть.

– Кто прибрал к рукам?

– Да какая-то дамочка там заведует. Из гражданских. Учитель пения или как-то так.

– А-а! – улыбнулся Северянко. – Елизавета Ласточкина.

– Кто? А ты откуда знаешь?

– Да об этом все уж говорят, Скворцов все уши прожужжал. Чаще в роте бывать надо, – Северянко окончательно развеялся и повеселел.

Филипп был рад, что Слава отошел от недавней стычки с Локтевым. Ему не хотелось, чтобы товарищи ссорились. Тем более что ссориться им по большому счету было не из-за чего. «Надо будет узнать вечером у Алексея, кто такая эта Елизавета Ласточкина, – подумал он. – Чутов все знает».

Вечером Пронин зашел в аппаратную к Чутову. Пили чай. Курили.

– Елизавета? А что это она тебя заинтересовала? – издевался Чутов. – Неужто уже влюбился? Быстро ты, брат, однако! Хотя я и не сомневался. Сразу тебе говорил: Настеньку ты свою забудешь, найдешь себе другую зазнобу. Ты, Филипп, душа романтическая, без любови не можешь.

Пронин через большие окна аппаратной задумчиво оглядывал ночную тьму. Он делал вид, что не обращает внимания на выпады Алексея. Среагировать значило согласиться и дать повод для насмешек. О переписке с Настенькой Пронин вспоминал очень болезненно, да и учительница пения из местного оркестра его мало интересовала. Все ж надо было как-то коротать время.

– Ладно, расскажу я тебе, брат, что знаю, – молчание Пронина заставило Алексея заговорить. – Елизавета Ласточкина, от роду тридцать пять лет, в девичестве Прокофьева. По профессии является вроде как преподавателем по фортепиано и вокалу, а также руководит постановками и чуть ли не дирижирует армейским оркестром. Женщина красоты неописуемой. За отсутствием альтернатив пользуется большой популярностью среди личного состава. Так-то, брат, – самодовольно закончил Чутов и широко улыбнулся.

– Штирлиц, – прокомментировал Пронин.

– А то! – отозвался Чутов.

– А как она попала сюда, в страну вечных льдов и воющих волков?

– В корень зришь, Филя. Есть у нее только один недостаток. А недостаток этот – покоится в яйце. А яйцо то в утке. Утка в зайце…

– Да-да, – прервал его Пронин. – А еще надо пройти сто болот, изжевать сто хлебов. Какой недостаток, не томи?

– Ха-ха, – распрямился Чутов, почесывая грудь через плотный армейский китель. – Недостаток тот зовется капитан Ласточкин. А попала она сюда вместе с ним лет пять назад…

Чутов продолжал что-то еще рассказывать, но Пронин не слушал его. Его сознание смаковало эту забавную историю, пробовало ее на вкус. Какая странная штука – жизнь… Попала вместе с мужем-офицером в это захолустье и смиренно переносит с ним все тяготы службы. Жена декабриста.

Капитана Ласточкина в роте уже знали. С виду человеком он был ничем не примечательным. Но имел пропуск на секретные объекты и, по слухам, занимался там какими-то серьезными исследованиями.

– Пять лет из-за него здесь, в этой глуши? – прервал свои размышления Пронин, а про себя подумал: «Бедная».

– Пять, а то и больше. Никто не знает, что она в нем нашла, – словно читая мысли Пронина, ответил Чутов, и Пронин невольно вздрогнул.

Так просидели Чутов с Прониным до полуночи, и Филипп побрел в свою аппаратную по темному коридору, прислушиваясь к звукам ночного здания.

В пятницу в наряд по клубу Филипп так и не попал, в последний момент его по какой-то причине оставили в роте. Но этот факт его не сильно расстроил: какая разница, что в клубе, что здесь – все одно. А на следующей неделе все вокруг зашевелилось и оживилось: началась подготовка к пуску. Не было времени, да