Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

Галина. – Когда митрополит Сергий получил телеграмму о смерти в тюрьме архиепископа Илариона, он заплакал. Но когда его попросили отслужить панихиду по усопшему, он отказался, мотивируя тем, что нет разрешения от властей. Представляете, какой ужас! Власть должна разрешать или не разрешать молиться Церкви! Власть лишила Церковь права на молитву! Это… катастрофа!

Снова помолчали. Слишком тяжело было обо всем этом говорить.

– Сатану перехитрить невозможно… С сатаной невозможно идти на компромисс… Сатане всегда нужно говорить твердое «нет» и идти умирать… Многие так и делали…

– Батюшка, – начала Галина, – а как же вы?.. Вы говорили, что тоже были в лагере…

– Божией милостью был… Отца Афанасия арестовали в последний раз в тридцать седьмом году. Храм закрыли, как говорилось, по просьбе трудящихся, клуб сделали. Народ – кто постарше – посетовал, поплакал, а молодежь – вся к свободе и прогрессу двинулась. Энтузиазм был огненный. Весело было старый мир-то крушить. Аж дух захватывало. Суды в школе устраивали над… прости, Господи, Иисусом Христом. Какие-то вины Ему представляли и присуживали… расстрелять. – Батюшка перекрестился. – Помню последнюю Пасху перед батюшкиным арестом. Утром после литургии народ крестным ходом вокруг храма идет, а парни… озорники… уж не знаю, когда они на крышу залезли, сверху на своих мамаш и папаш мочатся… Было и такое на Святой Руси… А меня уж в тридцать восьмом подгребли. Тогда и старосту нашего арестовали, и еще тройку-пяток крепких мирян за то, что на дому молились… Без малого двадцать лет с перерывами в местах отдаленных… В перерывах-то и монашество принял… Слава Богу за все… Каких людей зато повидал! Господи!..

– Батюшка, а что с семьей отца Афанасия стало, не знаете?

– Матушку никуда не брали на работу, уж она просилась – на любую, лишь бы прокормиться с детками, хоть как. С огорода жили, да кто Христа ради подаст – младшеньких побираться по деревням отправляла. А тут вскоре – война, немцы. Старики говорили: по грехам. Каялись, молились. Молодежь вся на фронт ушла. Да почти все и полегли. Бои здесь шли страшные… Матушка ваша, говорят, перед самой войной умерла, могилку-то ее вам отец Николай показал – нет еще?.. А деток по детским домам разобрали… А старшие еще при отце Афанасии разъехались кто куда…

– А вы здесь как?

– Здесь я на покое. Матушка Людмила меня опекает, спасибо ей. А вы внучка отцу Афанасию по отцу, по матери?

– По отцу. Отец – Сергей Афанасьевич. Педагогический техникум закончил перед войной. Это, я думаю, он свое происхождение как-то скрывал, иначе его бы до идеологической работы не допустили. Потом, правда, он все же решил стать священником, но в сорок восьмом его арестовали, через несколько лет он скончался в лагере. Я вот, если позволите… – Галина торопливо раскрыла сумочку и передала батюшке фотографию отца Афанасия с семейством.

Отец Феодорит приблизил фотографию к лицу, и слезы из его угольных очей побежали быстрее. Он медленно и широко перекрестился.

Глядя на него, заплакала и Галина.

– Может, кто-то из семьи еще жив… – сказала она, вытирая платком глаза.

– Богу все возможно, деточка. Да нам не все знать дано.

– Батюшка, я что еще хотела спросить… – У нее столько было вопросов!

Когда она ехала сюда – вопросы роились в голове как пчелы, но вот она сидит пред старцем и тоже святым человеком и не знает, о чем самом важном его спросить. Вроде все и так ясно. Ясно, что все ее родные давно сгинули, погибли, а если кто и остался в живых… об этом она никогда не узнает. Спрашивать о себе – уже не стоит. О сыне… боязно, вдруг что услышишь нехорошее? И она почему-то спросила:

– Батюшка, а почему нас все ненавидят… русских?

Отец Феодорит помолчал, потом произнес:

– «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир. – Если Меня гнали, будут гнать и вас…» Это относится ко всем, кто следует за Христом.

– Но разве русские сейчас следуют за Христом?.. Вы же видите, за чем или, вернее, за кем следуют теперь русские… куда все идет?..

Батюшка ничего не ответил и прикрыл глаза. Она его утомила? Зачем она спрашивает? Разве она сама не знает? Разве она не читала пророчеств? Разве еще сто лет назад не говорили отцы: если не покается народ… Не покаялся. Но, может, еще есть надежда?..

– Читайте Евангелие… – прошелестел одними губами отец Феодорит. – Там все… Трезвитесь и бодрствуйте… Не угашайте светильника, как неразумные девы… И наблюдайте времена и сроки… жатвы… Живите по заповедям и будьте готовы в любой момент предстать пред Господом. Этого довольно, чтобы спастись.

– Но как же другие? Народ, дети – гибнут в грехах…

Батюшка снова помолчал.

– Когда Антоний Великий, основатель вселенского монашества в четвертом веке, задавал подобные вопросы Господу, Тот ответил ему: Антоний, себе внимай!

– Но это же эгоизм!

– А батюшка Серафим говорил по-другому: стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся.

«Да, это правда, – подумала Галина, – мы все спасаем человечество… большевики хотели осчастливить народ – и погубили народ. Батюшка Серафим спасал себя и – скольких он и спас, и до сих пор спасает!..» И вслух спросила:

– Батюшка, а вам здесь не страшно? Вон у отца Николая бандиты недавно чудотворную икону из храма украли…

– Все в Божьей воле, – тихо ответил старец. – Сказано: ни один волос не упадет…

Дверь отворилась. Тихонько вошла матушка Людмила и встала у порога немым укором, давая понять пришельцам: пора. Пришельцы укор приняли, Галина поднялась с кресла.

– Спаси вас, Господи, отец Феодорит. Здоровья вам и долгих лет жизни. Простите нас, грешных, и благословите на дорогу.

Крестя Галину, старец прошептал:

– Не печалься, матушка, сын у тебя хороший, не осрамит род ваш. Послужит Господу… Иди сюда, Алеша, наклони голову… – Перекрестив Алексея, старец надел ему на шею крест и поцеловал в лоб. – Храни, Господь.

Галина ужаснулась, как это отец Феодорит узнал, что на Алексее и впрямь нет креста. Сколько раз она ему покупала и просила носить… а теперь вот сподобился получить от самого старца, теперь уж, надо полагать, не снимет.

Умягчив сердце матушки Людмилы горкой наколотых дров и привезенными к Рождеству гостинцами, попив с сухариками чайку на дорогу, они отправились восвояси. Матушка проводила их до машины и даже расцеловалась с Галиной, подарив ей и Алексею на прощанье по бумажной иконке на молитвенную память.

– Молитесь обо мне, грешной рабе Божией Людмиле, – сказала матушка, – и я о