Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

понять, кроме «Господи, помилуй». Но всему приходит конец. Заканчивалась и литургия. Народу в храме значительно поубавилось. К причастию выстроились, не считая семейства отца Николая, все те же старушки да он с матерью. Ему стало вдруг почему-то обидно. А где же молодые? На дискотеках? Где мужчины? С бутылками в подворотне? Почему одни нищие, жалкие старухи приходят к Господу? Он снова вспомнил чеченцев. У этих-то с мужчинами все в порядке, все как один – воины Аллаха. Где же воины Христа? Ему вдруг стало ужасно жаль Господа. Вот Он призывает всех: приимите, ядите, вот Тело Мое… вот Кровь Моя Нового Завета, за многих и за вас изливаемая во оставление грехов… Он, принесший для нашего спасения самую великую жертву Богу за всех, Он долготерпеливо ждет, Он тихо призывает… и кто же откликается на Его Божественный зов? Десять старух да случайно затесавшиеся в этом убогом месте они с матерью. Он, ничего не смыслящий в Церкви, ничего не знающий о вере своих отцов. Он, в сущности, наплевавший на своих святых предков…

Неожиданно для Алексея отец Николай заговорил по-русски. Алексей и не знал, что в церкви проповедуют, и стал внимательно слушать. Отец Николай говорил о том же, о чем, как ни странно, думал и Алексей. Что Бог Спаситель явился в мир тихо и незаметно и что Ему не нашлось места в человеческом общежитии. Родился Он в хлеву рядом с животными, и сразу же Его попытались убить (история с царем Иродом и вифлеемскими младенцами). Что спасение рода человеческого от греха и смерти для вечной жизни с Богом было предвечно предрешено в совете Пресвятой Троицы, что Господь добровольно принес эту жертву ради любви к Своему созданию – человеку. Что Господь всегда долготерпеливо ждет нашего покаяния, никому Себя не навязывая и только смиренно ожидая нашего добровольного к Нему обращения, свободной нашей любви и веры… Более всего Алексея поразила мысль о том, что где Господь – там свобода. Он-то всегда думал наоборот, что Бог – это ограничение, несвобода, запрет. И когда служба уже после проповеди и целования креста окончательно завершилась и они все вместе вернулись домой, Алексей, улучив минутку, спросил у батюшки: какая же это во Христе свобода, если в церкви одни сплошные запреты? Батюшка улыбнулся и сказал: свобода во Христе есть свобода от рабства греху. Человек после грехопадения оказался настолько связан, порабощен своими страстями, что много нужно слез, молитв и покаяния, чтобы хоть самую малость освободиться от их оков. Святым это удается.

– А что делать несвятым? – спросил Алексей.

– Стремиться к святости. С Божьей помощью одолевать хотя бы самые грубые грехи. Господь сказал: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Вот цель для каждого христианина.

– Это невозможно… – прошептал Алексей.

– «Невозможное человекам возможно Богу», – снова ответил отец Николай евангельскими словами. – Все дело в нашей решимости.

– А почему наша решимость так легко направляется на грех и так трудно – на то, чтобы быть с Богом, исполнять Его заповеди?

– Этому много причин, Алеша. Во-первых, современный человек не просвещен. Он не знает, где добро, а где зло. Более того, в наше время эти фундаментальные различия вообще смешались, вернее, их нарочно смешали. Так что первая причина – наше неведение. А вторая – наша общая человеческая падшая природа, порча, зараженность грехом. Еще апостол Павел сокрушался. Бедный я человек! То, что не хочу, то делаю, а то, чего хочу, – того не делаю. Посему наша свободная воля и есть тот главный рычаг, благодаря которому мы можем выбирать: хотим ли мы жить по заповедям с Богом или предпочитаем…

– Отец, у нас все готово, ждем тебя, – обратилась к нему матушка. – Пойдемте, Алеша, к столу, после договорите с батюшкой.

По случаю праздника и присутствия почти столичных гостей, все принарядились. Даже круглолицая конопатенькая Нюша в новом, подаренном ей матушкой к Рождеству платье выглядела сегодня привлекательнее обычного. Она металась из кухни в общую комнату, уставляя стол скоромными закусками и горячим мясным, полыхая румянцем, каждый раз вспыхивая огнем, стоило ей взглянуть или случайно сойтись взглядами с Алексеем.

А он вдруг почему-то представил Маняшу и Леонида гуляющими по Елисейским Полям, и ему стало не по себе. «Ревность – это зависть к чужому счастью, – сформулировал Алексей. – Ну и пускай. Взять, да и нарочно жениться на такой Нюше, некрасивой, доброй и преданной, а что?..»

Перед трапезой родители и дети одаривали друг друга подарками. Галина и Алексей тоже получили подарки: Евангелие и копию украденной чудотворной иконы Старорусской Божией Матери.

Младших детей, накормив, отправили спать, взрослые тоже не засиживались за столом: праздник праздником, а завтрашних дел никто не отменял: с утра у батюшки отпевание, у матушки – хозяйство. В начале четвертого отправились на покой.

Галина и Алексей решили на другой день ехать.

3

Владимир Ильич Ленин в начавшейся Первой мировой войне ничтоже сумняшеся выдвинул дерзкий до наглости лозунг: превратим войну империалистическую в войну гражданскую. (А что такого? Чего жалеть? Страну ненавидели, веру презирали, народ… да для народа ли делаются революции?) На деньги, занятые немцами у еврейских банкиров в США для снабжения ленинских большевиков, лозунг удалось превратить в кошмарную российскую реальность. Как старое деревянное строение, политое как следует керосином, вмиг заполыхала русская империя, подожженная людьми, действия которых дóлжно бы, вероятно, объяснить мотивами идейными. Но что же это за идеи такие, попирающие все человеческие и Божеские законы? Уничтожим половину «неправильного» мира, чтобы другая, «правильная» половина жила счастливо и благоденствовала. (Без Бога? С руками по локоть в крови? Да это ведь не идея, это помрачение рассудка.) Первыми пострадали «неправильные» буржуи. Вскоре к ним присоединились и другие «неправильные» слои населения. Если кто-то думает, что крестьянство уничтожил Сталин, то вот же, читайте, «самый человечный человек» в мае восемнадцатого вещал: «Беспощадная война против кулаков! Смерть им!» На войну с крестьянством вождь бросил до семидесяти тысяч солдат, и заполыхала гражданская на селе… Летучие отряды из китайцев, венгров, австрийцев истребляли в деревнях все сколько-нибудь зажиточное, трудовое, умелое. Колхозы – это уже потом, через десять лет, это уже вторая волна погромов, как голод, унесший миллионы жизней, – третья. Война с крестьянством вообще велась на протяжении всего двадцатого века, вплоть до уничтожения «неперспективных деревень» уже в «золотой» брежневский застойный период. В этой смертельной схватке государства с народом победило государство: крестьяне, соблазнившиеся в черный передел за землю в семнадцатом, через девяносто лет почти исчезли с лица земли как класс. Вековая крестьянская земельная жажда обернулась тупым равнодушием тех немногих,