Остров Сахалин - Антон Павлович Чехов

и отвратительная кобыла. Беседовал с прикованными к тачкам. Когда однажды в руднике я пил чай, бывший петербургский купец Бородавкин, присланный сюда за поджог, вынул из кармана чайную ложку и подал ее мне, а в итоге я расстроил себе нервы и дал себе слово больше на Сахалин не ездить.

Написал бы Вам больше, но в каюте сидит барыня, неугомонно хохочущая и болтающая. Нет сил писать. Хохочет и трещит она со вчерашнего вечера.

Это письмо пойдет через Америку, а я поеду, должно быть, не через Америку. Все говорят, что американский путь дороже и скучнее.

Завтра я буду видеть издали Японию, остров Матсмай. Теперь 12-й час ночи. На море темно, дует ветер. Не пойму, как это пароход может ходить и ориентироваться, когда зги не видно, да еще в таких диких, мало известных водах, как Татарский пролив.

Когда вспоминаю, что меня отделяет от мира 10 тысяч верст, мною овладевает апатия. Кажется, что приеду домой через сто лет.

Нижайший поклон и сердечный привет Анне Ивановне и всем Вашим. Дай Бог счастья и всего хорошего.

Ваш А. Чехов

Скучно.

Е. Я. Чеховой

6 октября 1890 г., пост Корсаковский

Ю. Сахалин. 6 октябрь.

Здравствуйте, дорогая Мама! Пишу Вам это письмо почти накануне отъезда своего в Россию. Со дня на день ждем пароход Добровольного флота и уповаем, что придет он не позже 10 октября. Это письмо я посылаю в Японию, откуда оно пойдет к вам через Шанхай или Америку. Живу я в Корсаковском посту, где нет ни телеграфа, ни почты и куда заходят корабли не чаще одного раза в две недели. Вчера пришел пароход и привез мне с севера кучу писем и телеграмм. Из писем узнал я, что Маше понравился Крым; думаю, что Кавказ ей больше понравится; узнал, что Иван никак не может сварить своей учительской каши, колеблясь семо и овамо. Где он теперь? Во Владимире? Узнал, что Михайло, слава богу, всё лето не имел места и жил поэтому дома, что Вы были во Святых горах, что на Луке было скучно и дождливо. Странное дело! У Вас дождливо и холодно, на Сахалине же с самого моего приезда до сегодня стоит ясная, теплая погода; легкие холода с инеем случаются по утрам, снег белеет на одной из гор, но земля еще зеленая, листья не осыпались, и всё в природе обстоит благополучно, точно в мае на даче. Вот вам и Сахалин! 〈…〉

Вчера в полночь я услышал рев парохода. Все повскакивали с постелей: ура, пароход пришел! Оделись, пошли с фонарем к пристани; смотрим вдаль – в самом деле огни парохода. Большинством голосов решили, что это «Петербург», на котором я поеду в Россию. Я обрадовался. Сели мы на лодку и поплыли к пароходу… Плыли, плыли, наконец видим в тумане темный корпус парохода; один из нас кричит хриплым голосом: «Что за судно?» И получаем ответ: «Байкал!» Тьфу ты, анафема, какое разочарование! Я соскучился, и Сахалин мне надоел. Ведь вот уж три месяца, как я не вижу никого, кроме каторжных или тех, которые умеют говорить только о каторге, плетях и каторжных. Унылая жизнь. Хочется поскорее в Японию, а оттуда в Индию.

Я здоров, если не считать мерцанья в глазу, которое бывает теперь у меня часто и после которого у меня каждый раз сильно болит голова. Мерцание в глазу было и вчера, и сегодня, и потому пишу я это письмо с головною болью и с тяжестью во всем теле. Геморрой тоже дает себя чувствовать.

В Корсаковском посту живет японский консул Кузе-сан со своими двоими секретарями – мои хорошие знакомые. Живут по-европейски. Сегодня местная администрация ездила к ним во всем параде вручать пожалованные им ордена; и я тоже ездил со своею головною болью и должен был пить шампанское.

Живя на юге, раза три ездил из Корсаковского поста в Найбучи, где хлещет настоящая океанская волна. Зрите карту и восточный берег южной части – тут найдете это унылое, бедное Найбучи. Волны выбросили лодку с шестью американцами-китобоями, потерпевшими крушение у сахалинских берегов; живут они теперь в посту и солидно разгуливают по улицам; ждут «Петербурга» и уплывут вместе со мной.

В начале сентября я послал Вам письмо через С.-Франциско. Получили?

Поклон папаше, братьям, Маше, тете с Алехой, Марьюшке, Иваненке и всем знакомым. Мехов не привезу; нет их на Сахалине. Будьте здоровы, да хранит вас всех Небо.

Ваш Anton

Всем привезу подарки. Холера во Владивостоке и в Японии прекратилась.

А. С. Суворину

9 декабря 1890 г., Москва

9 декабрь, Москва, Малая Дмитровка, дом Фирганг.

Здравствуйте, мой драгоценный!

Ура! Ну вот наконец я опять сижу у себя за столом, молюсь своим линяющим пенатам и пишу к Вам. У меня теперь такое хорошее чувство, как будто я совсем не уезжал из дому. Здоров и благополучен до мозга костей. Вот Вам кратчайший отчет. Пробыл я на Сахалине не 2 месяца, как напечатано у Вас, а 3 плюс 2 дня. Работа у меня была напряженная; я сделал полную и подробную перепись всего сахалинского населения и видел всё, кроме смертной казни. Когда мы увидимся, я покажу Вам целый сундук всякой каторжной всячины, которая как сырой материал стоит чрезвычайно дорого. Знаю я теперь очень многое, чувство же привез я с собою нехорошее. Пока я жил на Сахалине, моя утроба испытывала только некоторую горечь, как от прогорклого масла, теперь же, по воспоминаниям, Сахалин представляется мне целым адом. Два месяца я работал напряженно, не щадя живота, в третьем же месяце стал изнемогать от помянутой горечи, скуки и от мысли, что из Владивостока на Сахалин идет холера и что я, таким образом, рискую прозимовать на каторге. Но, слава Небесам, холера прекратилась, и 13 октября пароход увез меня из Сахалина. Был я во Владивостоке. О Приморской области и вообще о нашем восточном побережье с его флотами, задачами и тихоокеанскими мечтаниями скажу только одно: вопиющая бедность! Бедность, невежество и ничтожество, могущие довести до отчаяния. Один честный человек на 99 воров, оскверняющих русское имя… Японию мы миновали, ибо в ней холера; посему я не купил Вам ничего японского, и 500 рублей, выданные мне на покупки, истратил на собственные нужды, за что Вы по закону имеете право сослать меня в Сибирь на поселение. Первым заграничным портом на пути моем был Гонг-Конг. Бухта чудная, движение на море такое, какого я никогда не видел даже